Слово о полку Игореве — подделка тысячелетия

Вторая половина завещания Иоиля Быковского для исполнения была куда более трудной. До 1898 года не доживут не только «самовидцы» и восторженные почитатели поэмы, такие как К. Ф. Калайдович (1792—1832 годы), но и все поколения людей, живущих в начале XIX столетия. Нужно было продумать «эстафету» доставки к концу девятнадцатого века протографа «Слова о полку Игореве» и приложения к нему, составленного Иоилем Быковским, повествующего об истории создания шедевра с покаянием перед потомками. Понятно, что эти «святые бумаги» ни в каком пожаре не должны были сгореть и ни при каком потопе утонуть. Повинуясь долгу перед этими двумя святыми людьми, А. И. Мусин-Пушкин хранил как зеницу ока оба этих документа в запечатанном виде. Но после войны 1812 года, когда все настойчивее стала напоминать о себе приближающаяся старость, он все чаще стал задумываться над тем, кому поручить донести «эстафету» к концу столетия. Выбор у него был невелик, заинтересовали его в этом плане два человека. Во-первых, Константин Федорович Калайдович, донимавший графа своими письмами-вопросами. Молодой, к концу 1812 года ему было всего-то 20 лет, быстро прогрессирующий ученый, научными интересами и дружбой был связан с Н. М. Карамзиным, Н. Н. Бантыш-Каменским, митрополитом Евгением (Болховитиновым). К концу жизни А. И. Мусина-Пушкина, Калайдович слыл уже одним из авторитетнейших знатоков древнеславянской и древнерусской письменности и литературы. Но одно обстоятельство, свойственное К. Ф. Калайдовичу, служило неким препятствием для поручения молодому ученому столь деликатного дела. Обстоятельство это – твердая убежденность Калайдовича в том, что «Слово» является литературным шедевром неизвестного автора, жившего в конце XII века. Переубеждать Калайдовича, посвятив его в столь шокирующую тайну, графу казалось не вполне корректным.

Другим кандидатом для передачи эстафеты к концу века сам собой напрашивался неутомимый «скептик» Михаил Трофимович Каченовский, которому к концу 1812 года исполнилось 37 лет.

Каченовский не принадлежал, подобно Калайдовичу, к исследователям «Слова», у него не было публикаций, посвященных этому произведению, но он решительно высказывал сомнение в подлинности поэмы. Впервые и единственный раз в печати Каченовский заявил об этом в 1812 году в статье «Взгляд на успехи российского витийства в первой половине истекшего столетия»[482]. Сыграл значительную роль в утверждении скептического отношения к «Слову», широко бытовавшему в течение первой половины XIX века, и, по существу, стал основоположником так называемой скептической школы в русской исторической науке. Влияние скептической школы, возглавляемой Каченовским, было весьма распространенным, и мнение о позднем происхождении «Слова» получило признание у митрополита Евгения (Болховитинова), у О. И. Семковского и Н. П. Румянцева. Сказывалось оно у П. М. Строева и К. С. Аксакова.

С такими взглядами на происхождение «Слова» М. Т. Каченовский идеально подходил на роль носителя «эстафеты» с тайной создания шедевра В. К. Тредиаковским и его дальнейшей метаморфозой.

В феврале 1817 года на 73-м году жизни Алексей Иванович Мусин-Пушкин скончался, предварительно передав Каченовскому опечатанный пакет с документами, а на словах сообщил краткую легенду по существу вопроса, которую он должен был сообщить следующему участнику «эстафеты», и т. д.

М. Т. Каченовский сделал блестящую карьеру. С 1811 года он доктор философии и изящных наук, профессор теории изящных искусств и археологии. С 1821 года – заведующий кафедрой истории, статистики и географии Российского университета. С 1837 года – ректор Московского Университета, член Российской Академии с 1819 года, член Общества любителей Российской словесности (ОЛРС) и Общества истории и древности России (ОИДР). С начала 30-х годов он начал продумывать вопрос о передаче по эстафете сведений, доверенных ему А. И. Мусиным-Пушкиным.

В жаркой дискуссии с А. С. Пушкиным, состоявшейся 27 сентября 1832 года в одной из аудиторий Московского Университета, он чуть было не проговорился о доверенной ему миссии на глазах многочисленной публики из студентов и преподавателей университета, но вовремя осекся. Понимая, что перед ним гений и что он может без труда «расшифровать» его оговорку, Каченовский принимает решение – доверить Пушкину тайну во всем ее объеме. Пушкин моложе Каченовского на 25 лет, и кому, как не ему, нести «эстафету» к концу XIX века.

Как повлияло это поручение на взгляды Пушкина о происхождении «Слова о полку Игореве», подробно рассказано в предыдущих главах нашего исследования.