Вот, была в Москве. Через мои руки прошло 36 человек; разные боли, разные судьбы… У Володи мне уделена была квартира, та комната, где они спали. Вот мы в ней были со Светланой, ночевали. В день приходили по 5 человек. 1 день даже 7 было. Люда вела список, кто когда должен прийти. Были и врачи, были даже артисты семья: отец, мать и дочь-школьница – и все больные. Отец – Никольский Глеб, он – артист Большого театра, бас, ну, не знаю, какой-то ещё заслуженный, ну какой-то с заслугами, а мать тоже артистка. Начала я с дочери. У дочери – испуг. Сказала, где испугалась и сколько ей было лет, и место даже, где это было, и какой собаки. Всё припомнили. Всё сделала с ней. Мать живёт сейчас, не помню, что у неё, даже имени не помню… С ней контакт хороший был, и помогла ей. А отец, рост 2 м, у дверей оставил обувь 46 размера. Сватья приходит с работы, глянула и говорит: «Ещё таких не было. Вор какой-то, наверное». А я его стала смотреть внутренности: всё здоровое, голова нормальная, по шее повела, сигнал на шее левая сторона – голосовая связка нарушена от перенапряжения. Вот тогда он и сказал, что я певец и бывает так, что не могу петь, срывается голос. Сделала, но на раз не смогла. Ещё дома работала с ним, когда приехала. Уж очень они удивлены моими способностями. Написала свой адрес, а он чего-то пишет, потом подаёт бумажку мне. Ну, я взяла, думаю, адрес. Он говорит: «Давай поедем к нам». А они приехали на «Мерседесе» каком-то, машины для меня все одинаковы, легковушка. У нас, говорит, концерт. Мы вас увезём и привезём, и погостишь у нас, где-то в Москве, на улице Неждановой живут. Я говорю: «Куда мне, старухе-телятнице с Севера? Я и приехала – валенки с галошами. А у вас ведь надо шпильку, мне – лапоть». Так что не бывала, не видала и не бывать в том концерте. Им смешно над моей говорей, все болезни я говорю им на нашем деревенском языке. Когда их провожать пошла, когда они успели положить на стол шоколад и 2 сотенных. Я увидела, дак Люда в тапках выбежала по лестнице на улицу, отдала им эти деньги, машину застала. Они так удивлены были, что ничего не беру за лечение. «Ведь мы, говорит, только что приехали с гастролей из-за границы. У нас деньги есть». А я и говорю: «Если легковушку имеете, то, конечно, есть». Им опять смешно. А уехали, Люда и говорит: «Оставили ли адрес?» Я говорю: «Вон, какую-то дали, не читала, бумажку». Она посмотрела и говорит: «Это визитка». А мне – всё равно. «Это говорит, в Большой театр пойдёшь, то в кассе билет – без очереди, только визитку покажи». Я говорю: «Забирайте себе, да и пойдите только». – «Нет, говорят, отчёт деду повези». Вот такие дела.
А ещё интересный случай был. Письмо мне было. Больной мужик, там от них не так далеко. Приехали: он лежачий. Я зашла. Володя уселся в коридоре, а я взглянула на него. Он уже желтеть начал, и вижу: у него полностью разложилась предстательная железа, и уже выходит всё наружу, нарывами, сидеть не может. А мне нужна икона в доме, без неё я как без рук, а иконы нет. Я в слёзы: «Как вы так живёте: ведь уже старые, а Бога не знаете?! А я иначе не могу помочь». Володя у меня убежал на улицу. Ну, думаю, уедет, пусть пешком уйду, дорогу запомнила. «Была, – говорят, – икона, да хоронили бабушку и положили в гроб, и схоронили». Пообещала жена, что завтра же сходит в церковь и всё сделает, как я велела. А мне его жаль, а сами они оба крещёные. «В общем проси, – ему говорю, – что от меня хочешь». – «Здоровья», – говорит. Ну, всё сделала. Жена назавтра звонила, что выполнила всё. А теперь я вижу его, что он сидит уже на диване. Но помогла я ему, приговорённому к смерти. Всё сделала, пошла. Володя в коридоре стоит. «Как не стыдно тебе так распоряжаться в чужом дому? Дурак – повёз тебя». Ну ладно, молча приехали домой. Он молчит, и я молчу. Люда спрашивает: «Ну, как поездили?» Смех надо мной у них и грех.
В общем, не переписать, каждый день всё новое. Люда за голову возьмётся и говорит: «На год хватит переваривать». А телефон звонил, как на телефонной станции.
Ну, пожалуй, всё. Приедете, расскажу.
До свидания.
С приветом, Бабушка».
Из дневников Веры Алексеевны
«22 апреля ночью пробудилась. Ветер на улице восточный.
«Вставай, – говорит голос, – иди на поветь: там дверь открыть ветром может».
А я помню, что я закрыла дверь. Холодно, идти не хочу.
Не послушалась. Утром только пришла во двор, 2-е ягнят мёртвые: «Видишь, как не слушаться!»