Слово солдата

Мы вышли из машины. Было начало марта, стояли теплые, безветренные дни. Ближе к дороге снег местами подтаял, обнажив землю. На этих оголенных участках виднелись узкие окопчики-щели, вырытые, видимо, совсем недавно. Над переправой патрулировали два наших «ястребка». Это внушало чувство безопасности, и от умиротворения и порядком пригревавшего солнышка мы разомлели — не торопясь свернули цигарки, закурили и присели у кювета. Сейчас как-то особенно почувствовалось, что скоро войне — «отбой».

Наверное, минут десять наслаждались полным покоем. Но вдруг небо начало трещать, словно раздираемое полотно, и я успел заметить, что откуда-то слева, очень низко, на нас стремительно несутся темные силуэты. В следующее мгновение я уже мчался к одному из окопчиков. Посмотрев на бегу вверх, ясно и отчетливо увидел над головой «мессершмитт» и вывалившийся из него средних размеров ящик, который тут же рассыпался в воздухе. Я прыгнул в окопчик. Ноги мои ткнулись во что-то мягкое, а когда упал, то почувствовал под собой теплое человеческое тело. И тут же что-то больно ударило в спину, а затем навалилось на меня: подо мной и на мне лежало по человеку. Оказывается, окопчик уже занят.

Со всех сторон сыпались сухие удары, точно кто-то изо всех сил колотил доской о доску. Это рвались противопехотные двухкилограммовые бомбы, которые гитлеровские летчики швырнули из самолета вместе с ящиком. Ящик под напором воздуха рассыпался, и бомбы кучно накрыли небольшую площадь. Затем пронеслась над головой пулеметная очередь и наступила тишина. Совсем рядом послышался стон. Я попытался подняться, упершись руками в спину лежавшего подо мной, и снизу, как из бочки, донеслось:

— Полегче, браток… — И потом: — Вас что — двое на мне?

— Вроде двое, — ответил я.

Некоторое время мы лежали молча. Верхний снова застонал.

— Ты ранен? — спросил я.

Верхний не ответил. Над окопчиком послышались голоса. Я почувствовал, как раненого вытащили. Вылез сам, а за мной и тот, что был в самом низу, оказавшийся пожилым усатым солдатом.

Небо было совсем чистым — патрулировавшие «ястребки» погнались за нагло налетевшими на колонну «мессерами». Для всех членов нашей команды внезапный налет гитлеровцев обошелся благополучно, машина тоже не пострадала, но в колонне оказалось немало раненых, несколько человек убитых, были повреждены машины, а некоторые и вовсе пришли в негодность. Нет, рано демобилизовывать себя, рано настраиваться на «отбой».

Теперь мы держались в машине настороже и, пока черепашьими шажками продвигались к мосту, каждую минуту ожидали нового налета. Но он не повторился. Дальше, до Бреслау, добрались уже без приключений.

Над городом завис густой черный дым. То здесь, то там вздымались столбы пламени и копоти от горящих зданий. Встреченные бойцы рассказали нам, что осажденный немецкий гарнизон сопротивляется с фанатическим упорством, бои идут не только за каждый дом — за каждый этаж, лестничный марш, буквально за каждую комнату. Часто противников отделяет друг от друга лишь тонкая стена или запертая дверь. В самом большом ходу с обеих сторон — гранаты.

По улицам, представлявшим собой сплошные руины, через узкие проезды в кирпичных завалах мы стали пробираться к нужному нам участку, где вел бои 318-й стрелковый полк. С час петляли в этом невероятном лабиринте. Мало того, что улицы были загромождены грудами кирпичей, через которые на машине не проехать — они довольно часто оказывались перегороженными покинутыми, но искусно построенными баррикадами из камней, бревен, мешков с песком, перед которыми торчали бетонные надолбы. Покинутые баррикады свидетельствовали о том, что противник все же отходит и наши продвигаются вперед.

В конце концов мы забрались в такое место, где проехать было уже совершенно невозможно. Оставив полуторку в небольшом дворике, окруженном со всех сторон домами, далее пошли пешком. Здесь по улицам никто не ходил все они простреливались вражескими снайперами, которые били безошибочно. Передвижение шло лишь под землей — через подвалы домов, которые соединялись проломами в стенах и даже подкопами под фундаментами, проделанными саперами. И вот мы оказались на территории небольшого авторемонтного заводика, а это значило, что находимся недалеко от нашей цели. Но пути под землей туда уже не было. Следовало снова пробираться поверху, рискуя каждую секунду заполучить пулю.

Впереди нас двигался старшина Ивановский, или «фельдфебель Ивановский, воспитанник штрафного батальона», как он обычно, не без иронии, сам себя представлял. За что угодил в штрафбат, старшина не рассказывал, но знаю, что там он был награжден третьим орденом Красной Звезды. Словом, на него мы полагались больше, чем на себя, и шли за ним без страха, не сомневаясь: раз здесь прошел Ивановский, — значит, идти можно.

Но вот он остановился, махнул нам, чтобы не двигались, и стал прислушиваться. Совсем рядом гремел бой, шла почти беспрерывная стрельба, и что, кроме нее, мог слышать старшина, было непонятно.

— Слышите? — спросил он.

Мы прислушались.

— Ну?

— Стреляют, — ответил за всех Смирнов.