Слово солдата

Танки с десантом автоматчиков, обогнав всех, унеслись вперед. Уже не слышен басовитый гул моторов, затихли вдали короткие, резкие удары танковых пушек, дробная россыпь скорострельных пулеметов. Там, за пологими зелеными холмами, за дрожащим маревом горизонтом, — восставшая Прага. На помощь славянам! На выручку братьям! Разжать, обрубить когтистые лапы раненого фашистского зверя! Добить его, спасти Прагу.

Кому нужнее вырваться вперед в этой невообразимой сутолоке фронтовой дороги? Всем нужнее. Потому не утихают разноголосые мелодии автомобильных сирен, не умолкают хриплые голоса шоферов и усатых возчиков.

— Дорогу! Дорогу!..

Чудится в этих звуках ликование весны, близкой победы, торжество жизни. Эти чувства вселяют яркое весеннее солнце, высокое голубое небо. Об этом шепчут душистый, хмельной ветер, зеленое разнотравье пробудившихся полей.

В этой немыслимой сутолоке невесть каким образом оказалась диковинная машина с высокой зеленой будкой, маленькими зашторенными окнами по бокам. А сверху по углам будки во все стороны молчаливо смотрят таинственные колокола, словно впитывают в себя и этот шум, и торжествующее ликование весны, и разноязыкий говор сотен и сотен бойцов.

И вдруг громкое, неожиданное и невообразимое в этом водовороте людей, машин, оружия:

Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой…

Враз все притихло. Все затаилось в великом недоумении и страстном предчувствии. Мы растерянно смотрим по сторонам, останавливаем взоры на диковинной машине.

Выходила на берег Катюша,
На высокий берег, на крутой…

Песня ликующим потоком, горячей волной захлестнула пыльную дорогу, прокатилась над головами нетерпеливых людей, заглушила рев моторов, топот тысяч ног, звон оружия, все звуки войны.

— Ура-а! Ура-а! — грохнуло с такой силой, что задрожало голубое весеннее небо, засмеялось солнце. Взлетели над колонной запыленные пилотки, взметнулось в руках поднятое оружие. Никто не ожидал услышать здесь ликующий голос Катюши. Никто не думал, что в этот яркий солнечный полдень придет она к солдату из тихого Подмосковья, из далекой Сибири, от задумчивых берегов Днепра, от порога родного дома…

Так кому же первому рваться вперед? Кому уступать дорогу? Чье оружие самое сильное, самое нужное там, за голубым горизонтом, куда умчались наши танки с десантом на броне?

— Дорогу машине! Посторонись! Дорогу машине! — сама собой родилась грозная команда, и ей все подчиняются беспрекословно.

А песня льется и льется… В живом коридоре диковинная машина с волшебными колоколами по бокам уходит все дальше и дальше. Все верно, пусть идет первой. Пусть услышат ее голос и там, куда спешим мы день и ночь, без сна и отдыха.

Мы движемся на своей пулеметной тачанке в общем потоке. Грозно уставился в голубое небо притихший «максим». Лента с патронами все время заправлена в приемник. Нет-нет да и приходится вести огонь по засадам фашистов в придорожных перелесках, включаться в скоротечные стычки.

— Эх ты, мать честная! Разбередила Катюша душу. Аж слезу вышибло, — помахивая кнутом, задумчиво говорит наводчик пулемета Манженко. — И надо же, куда забралась…

По обочинам дороги — разбитая, горелая и совсем новая, брошенная немецкая техника. Кое-где на лужайках стоят без горючего самолеты с черными крестами на крыльях.

Проезжаем хутора, проезжаем села. По обе стороны дороги — толпы людей, лес машущих рук, пестрая стена живых весенних цветов.

— Наздар! Наздар!..

Из ведер и глиняных кувшинов, из дубовых кадок и садовых поливалок льется на дорогу холодная родниковая вода, чтобы меньше было пыли под ногами долгожданных братьев. Радугой мелькают в воздухе букеты.

— Наздар! Наздар!..

Мы еще не знаем, что это за слово, но уже поняли, почувствовали сердцем, что его говорят самым близким друзьям, самым желанным гостям.

На лету ловлю большой разноцветный букет, перевязанный голубой лентой с домашней вышивкой. Чей же это подарок? Кто так ловко послал его в нашу пулеметную тачанку? Может, вон та круглолицая, курносая девушка в легком ситцевом платьице? Или та невысокая сухонькая старушка в черном платке по самые глаза? Поди узнай…

Прилаживаю букет на зеленый стальной щит пулемета, и тачанка преображается, становится праздничной.

Однако мы чувствуем, что в общем потоке движемся медленно и можем отстать от своих, идущих где-то рядом. Круто сворачиваем в первый же проулок, и Манженко пускает лошадей рысью. Надо обойти колонну стороной, срезать угол, выскочить вперед. Петляем по кривым переулкам, выезжаем на обширный выгон, заросший ярко-зеленым и мягким ковром молодого спорыша.

— Смотрите, кто-то просит остановиться, — показывает подносчик патронов Вася Ищенко на боковую пустынную улицу.

К нам наперерез бежала женщина в светлом платочке, повязанном под подбородком, в длинной темной юбке и настойчиво махала рукой. Одну руку держала под голубым цветастым передником.

— Иван, придержи лошадей. Что-то, видать, случилось.