Да, неплохо. Правда, еще вопрос, можно ли это ставить в одном ряду с Пушкиным. Но дальше сказано: «Только вдохновенное видение русской природы могло родить вот такие чистые и
откровенныестроки».Спрашивается, при чем здесь
откровенность? Может быть, автор хотел сказать, что эти стихи звучат как
откровение? И что означает
истинное явление? Словам приписан какой-то не тот смысл – и они не раскрывают мысль автора, а лишь сбивают читателя с толку.А у другого писателя герой ошеломлен чьим-то
откровением– вот тут-то нужна
откровенность!В первом издании этой книжки, в 1972 году, оба эти примера приводились еще как редкая ошибка. Но
откровениевместо
откровенностивсе нахальней «входит в язык». Все чаще читаешь, что, допустим, герой опасается размякнуть – «начнутся
приступы откровения, мягкотелость…»Один наш прозаик рисует свою героиню так:
слабогрудаяулыбка,
согбеннаяголовка! Чуть дальше о ней же:
согбенныйобраз. Что же она – дряхлая старуха или калека? Ничуть не бывало: хорошенькая девушка, и ко всему у нее
вьющийсязатылок!Или вот один переводчик пытается уверить читателей, что у героини волосы цвета
вороньегокрыла. Так и напечатано! Вероятно, выводя сие на бумаге, переводчик думал только о немецком слове der Rabe или die Kr"ahe и не представлял себе, что же стоит за словом, какой рождается зрительный образ.Очерк в журнале «Подъем», герой – наш современник, молодой парень из казаков. У него тоже «гордый, цвета
вороньегокрыла, чуб». Уж наверно, очеркист неплохо знает родной язык, и, наверно, очерк прочитан был редактором. Неужто в тех краях, в самом сердце России (журнал печатался в Воронеже!) не отличат
серуюворону от
черноговорона?Отличат, конечно, когда увидят на дереве, а не на печатной странице. Один читатель возразил мне: есть несколько пород ворон, в том числе и черная. Да, верно. Но в поговорку, в речение искони вошел именно ворон: и тот, что ворону глаз не выклюет, и тот, чье крыло – символ самой черной черноты, в отличие от вороны, которая (пуганая) куста боится. Неужели «
вороново крыло» уже забывается, уходит в прошлое вместе со многими золотыми крупицами русской речи?Странно исказилось слово «
усугубить». Некогда оно означало – удвоить, позже – еще и усилить, увеличить (заботу, внимание и т. п.). Но ведь стали писать:
усугубить положение, ситуацию! 200-тысячным тиражом распространялись такие словесные уроды: «Никто не назвал бы ее (самку кита) красавицей, усеявшие переднюю часть плавников вздутия только
усугубляли картину»!Или: «
Положение усугубляетсятем, что…» Примерно так «вошло в язык» безграмотное «переживать» в значении волноваться, огорчаться. Сначала словечко это было одной из примет пошлой, мещанской речи, оно могло прозвучать в едкой пародии Аркадия Райкина, вложенное в уста какой-нибудь обывательницы: «Ах, я так переживаю!». А потом началась цепная реакция. Спортивный комментатор восклицает: «Мы переживаем за наших ребят!» – и слышат его миллионы болельщиков.С этим «переживать» скрепя сердце примирился даже К.И.Чуковский. Но с десятками, сотнями таких непрошеных гостей мириться нельзя – иначе нас затопит поток обыкновенной безграмотности. Так «входят» чудища:
многоаспектный,
агентесса,
селитебные(жилые!) районы,
маскульт(а это видите ли, массовая культура).Из толстого современного романа: «Оказывается, в свое время на квартире у „цветочницы“ неоднократно останавливался Апресян. Хозяйка своеобразной „
гостиной“ знала… кому она предоставляет убежище…» Совершенно ясно, что автор не отличает
гостинуюот
гостиницы. «Не задавай наивных вопросов, мы не дети, – с явной
интрижкойответил…» другой герой того же романа. Поневоле усомнишься: да понимал ли автор смысл слова, которое вывела его рука? Может быть, герой отвечал
с ехидством,
с подковыркой,
намекал накакую-то
интрижку? Но отвечать
с интрижкойдо сих пор по законам русского языка было невозможно (смотри любой словарь).Молодежный журнал печатает весьма лихо написанный роман. Один из героев – ученый! – предостерегает летчиков: «Не блудите в небе»!
Ученому(так же, как и автору) полезно знать русский язык хотя бы настолько, чтобы не смешивать глаголы
блудитьи
блуждать(плутать, сбиваться с дороги), вряд ли ученый боялся, что летчики в небе станут предаваться одному из смертных грехов. Кое-кто уверял, будто так говорят все летчики, это примета профессии. Но если уж «для колорита» вводить профессиональный жаргон, делать это надо бы так, чтобы читатель понял, что это именно жаргон, порча языка. Ведь вот летчик из летчиков, прославленный М.М.Громов, вспоминая о своем штурмане, пишет, что тот «никогда не „
блуждал“ в воздухе»!