Слово живое и мертвое

А вот перед вами такая картина: «…подле небрежно разбросанных костей молодых воинов …вразброс лежали стальные кости – ружья…» Какой возникает образ? Скорее всего – пушкинское: «О поле, поле, кто тебя усеял мертвыми костями?». Вы подумаете, что молодые воины мертвы и, может быть, кости их давно уже выбелены солнцем, омыты дождями, оплаканы ветром… Ничуть не бывало: описана ночь накануне сражения! Воины еще живы. Быть может, тела спящих воинов разбросаны, как игральные кости на столе? Тоже мог бы быть яркий, зримый образ, но, увы, из перевода никак не понять, что же хотел сказать автор. [В сборнике рассказов Р. Брэдбери «Р – значит ракета» (М., 1973), откуда взяты этот и некоторые другие примеры, указано: «Пер. с англ. Н. Галь, Э. Кабалевской». На самом деле в сборник без ведома обеих переводчиц включены лишь три рассказа в переводе Н. Галь («Конец начальной поры», «Ракета», «Дракон») и два – в переводе Э. Кабалевской («Машина времени», «Звук бегущих ног»). Остальные 12 рассказов перевел составитель, что нигде не оговорено. Поскольку в этих переводах имеется ряд примеров того, против чего направлена публикуемая нами книга, необходимо во избежание возможных упреков предупредить об этом читателей. – Прим. ред.]

«Клочьями клубится туман» – образ распался, из трех слов два друг с другом не в ладах. А не худо бы представить себе зрительно эти несовместимые формы: клочья – рваные, клубы – более законченные, округлые.

«…Девушки-индианки… обступили нас обнаженной улыбающейся стеной смуглых тел». Улыбались, надо полагать, все же не тела? В этой книге нет особых психологических тонкостей, больше чисто внешней образности, экзотики. И «смуглая улыбающаяся» стена была бы образом дерзким, но возможным. Однако и самые яркие декоративные мазки надо накладывать осмысленно. Переводчик все сдвинул, переместил, потому что не умеет увидеть картину, которую должен нарисовать.

Если шлюпка, готовая к спуску, «забита всякой всячиной», будто хламом, капитану грош цена! Нет, в ней припасено на случай крушения все самое необходимое.

Куда могут завести неточные, приблизительные, случайные слова и обороты? Довольно далеко!

В 30-х годах был у нас издан некий солидный американский роман. Студенты его «проходили» и очень жалели героя: хоть он и стал убийцей, но выглядел совсем несчастным и беспомощным – жертва буржуазного общества да еще игрушка страстей и злого рока…

Много позже мне довелось вплотную заняться этой книгой, прочесть ее в подлиннике – и с изумлением я увидела, что это совсем другая книга! Иным оказался герой: выражаясь штампами из учебника, не только жертва, но и продукт буржуазного общества, достойное порождение «американского образа жизни»: хоть и маленький, но уже хищник. И даже у его возлюбленной, а затем жертвы – милой, любящей и несчастной девушки – тоже прорезаются зубки хищника, она тоже заражена американским стремлением продвинуться, пробить себе «путь наверх», непременно сделать хотя бы маленькую карьеру.

Оказалось, что в старом переводе все это стерто, смазано: взгляды и замысел автора, социальные и психологические характеристики, отчетливая антиклерикальная направленность романа, силы, толкающие людей к гибели. Все побуждения и поступки героя предстали в ином свете и в иных красках, его образ, его характер утратил сложность и противоречивость, оказался упрощенным, однолинейным.

Едва ли переводчик делал это сознательно. Просто он чего-то не замечал, чего-то не додумывал, какие-то неясные или несимпатичные ему оттенки менял или упускал. И вот что получалось.

Врач отказался избавить фабричную работницу от внебрачного ребенка: он боится сделать незаконную операцию, а вдобавок это «против его моральных воззрений». Тут переводчик обрывает фразу, опуская ее последние, вовсе не безразличные слова: «и предрассудков»!

Или: «Она не знала, что перед нею очень религиозный человек», меж тем в подлиннике не religious (верующий, набожный), a religionist. Оттенок иной: девушке не хочет помочь святоша, ханжа!

Девушка эта из бедной семьи и, как вспоминают уже после ее гибели, была в семье самая умная, толковая (brightest), а в переводе – самая нравственная!

Подростка-рассыльного ослепила вульгарная пышность богатого отеля, мрамор, позолота. Автор ясно дает понять, что здесь царит дурной вкус, и только наивный, невежественный юнец из полунищей семьи мог счесть все это верхом изысканной роскоши: the quintessence of luxury, as he saw it. Вот этот существеннейший оттенок – в его глазах, в его понимании – был в старом переводе опущен.

Автор пишет: вычурное сочетание стекла и металла (splendiferous), а переводчик воспринимает и передает это как splendid – великолепная комбинация…