Среди прочих, к сомневающимся наблюдателям можно причислить социолога Аллана Хорвица и клинициста Джерома Уэйкфилда, которые в книге «Потеря грусти. Как психиатрия превратила обычную скорбь в депрессивное расстройство» [63]
напоминают психологическому человеку, что эмоциональные страдания – это зачастую адекватная реакция на жизненные сложности. По мнению Хорвица и Уэйкфилда, нам необходимо противостоять психиатрической патологизации грусти и сведению ее к депрессивному расстройству – ведь только так мы сможем принять болезненную, но важную часть нашей человечности. Другой важный аспект, который озвучивает критическая психология в качестве упрека конвенциональной психологии, касается социальных причин страданий: страдания могут быть обусловлены несправедливым устройством общества, а не внутренними проблемами человека. Сводя депрессию к личной патологии, конвенциональная психология адаптирует человека к несправедливости и таким образом отводит взгляд от реальных социальных проблем, требующих решения.Можно бесконечно сомневаться, критиковать и переопределять концепт депрессии, но мы никогда не можем исчерпывающе определить, что именно с нами происходит и что должно происходить, как бы точно мы ни описали химические процессы, симптомы, круги ада и типы грехов. Потенциал для интерпретаций наших состояний безграничный – и это страшно. Перед лицом этой безграничности возникает желание свести ее к объяснениям греховностью или дефицитом серотонина, после чего желательно сразу сжечь всех сомневающихся на костре, чтобы не возникало лишнего повода задуматься об этой устрашающей бесконечности.
Да и лагерь наблюдающих не выживет в дезориентирующем хаосе неопределенности. Поэтому, когда совсем прижимает бесконечностью, он скромно присоединяется к одному из тех двух более приспособленных к выживанию лагерей, просит Бога простить его грехи и запивает молитву антидепрессантами.
Инвестировать в отношения
Кристен Годси, этнограф, профессор Пенсильванского университета
Перевод Анны Шур
В электричке [64]
по дороге в Филадельфию я часто подслушиваю разговоры. Особенно хорошо слышно пассажиров помоложе, вопящих в свои смартфоны. Меня неизменно поражает, с какой легкостью представители поколений Y и Z делятся самыми интимными подробностями своей личной жизни с десятками сограждан в общественном транспорте. И очень часто в этих подслушанных рассказах об отношениях мелькают слова «вклад» и «инвестиция». «Поверить не могу, что я так вкладывалась в эту дружбу!», «Похоже, мои инвестиции в эти отношения ничего не принесли», «Чтобы это сработало, надо вкладывать больше времени и внимания».То, как мы сегодня говорим по-английски про отношения, во многом определяется имеющимися в языке товарно-денежными метафорами для любых эмоциональных связей. Мы «тратим время», а не «проводим» его вместе с кем-то, а когда отношения заканчиваются, мы снова оказываемся «на рынке», чтобы найти новые. Но сама идея отношений как инвестиции, как вклада, предполагает, что мы считаем их способом получить некие блага, и не важно, как именно мы эти блага определяем. Американский журнал
И общество в целом, и отдельные его члены должны как можно скорее начать вкладываться в выстраивание и поддержание здоровых отношений и в устранение препятствий, которые этому мешают.
В американской поп-культуре язык «инвестиций» глубоко проник в дискуссии о том, какие отношения можно считать здоровыми, а какие – нет. Например, в статье 2019 года с популярного сайта