Случай из практики

В ноябре 1971 года Бретуэйт отправил Эдварду Сирсу машинописную рукопись книги «Я сам и прочие незнакомцы». Со своим всегдашним высокомерием он не потрудился перепечатать рукопись начисто и не удалил уничижительные замечания в адрес Сирса. Сирс распечатал конверт с содроганием, однако честно прочел новый опус Бретуэйта и даже передал рукопись на рассмотрение одному из коллег, чтобы убедиться, что он сам отнесся к ней непредвзято из-за личного предубеждения против автора. Не желая, чтобы Бретуэйт подумал, что его книге не уделили должного внимания, Сирс выждал полтора месяца и только потом написал ответ. Это письмо от 12 января 1972 года сохранилось в архивах. Отказ принять рукопись к публикации был предельно вежливым, но твердым. После сдержанной похвалы «фирменной дерзости» и «колоритному слогу» Бретуэйта Сирс заключил, что «к сожалению, на нынешнем рынке больше нет спроса на подобную литературу». Поэтому он с благодарностью возвращает рукопись автору.

Бретуэйт, уже разъяренный задержкой с ответом, позвонил Сирсу на следующий день. Сирс устало выслушал вполне предсказуемую гневную речь. Когда Бретуэйт понял, что его бывший издатель не изменит своего первоначального мнения, он похвастался, что другие издательства готовы оторвать его книгу с руками, но он послал рукопись Сирсу «по старой дружбе, которая, как видно, уже не в цене». Сирс пожелал ему удачи с другими издательствами и бросил трубку.

Неизвестно, отсылал ли Бретуэйт рукопись кому-то еще. Если да, то вполне очевидно, что он везде встретил отказ. Книга так и не вышла в свет. Единственный экземпляр рукописи ныне хранится в архивах Даремского университета. Еще через пару недель Бретуэйт написал Сирсу с просьбой прислать ему чек с последними авторскими отчислениями за две предыдущие книги. Никаких отчислений не поступало. Весь тираж «Убей себя в себе» и «Антитерапии» был распродан, и книги больше не переиздавались. Однако Сирс – в качестве жеста доброй воли – прислал Бретуэйту чек на двадцать фунтов. Примерно в то же время Бретуэйт написал Зельде. Он поздравил ее с успехом (у нее вышло уже четыре романа, один из которых, «Короткий ливень», был экранизирован Льюисом Гилбертом) и попросил вернуть 50 фунтов, которые она ему якобы задолжала. Зельда не ответила на это письмо.

«Я сам и прочие незнакомцы» завершается так:

Я всю жизнь ненавидел Дарлингтон. Ненавидел дома из красного кирпича. Ненавидел булыжные мостовые и вонючие пабы. Ненавидел богатеньких щеголей из Кокертона и вульгарные толпы фабричных рабочих. Ненавидел Джозефа Пиза, глядящего со своего постамента на Хай-Роу. Ненавидел короткое прозвище города: Дарло. Дарло не был мне другом. Дарло был мне врагом. Дарло был тюрьмой, откуда хотелось сбежать. Чтобы сохранить здравый рассудок, надо было бежать. Если не убежишь, то неизбежно впадешь в маразматическую муниципальную гордыню – прибежище тех, кто застрял здесь на всю жизнь. Только теперь, вернувшись в Дарлингтон, я понял, что моя ненависть к этому городу была направлена не по адресу. Дарлингтон не лучше и не хуже любого другого места. Я ненавидел Дарлингтон лишь потому, что сам здесь родился. Я ненавидел не Дарлингтон, я ненавидел себя. От себя я пытался бежать, но не смог.

14 апреля 1972 года Бретуэйт взял в садовом сарае моток веревки и повесился на потолочной балке над первым лестничным пролетом у себя в доме. Заднюю дверь он оставил незапертой, и на следующий день его тело нашла безутешная Агнес Белл. Рукопись «Я сам и прочие незнакомцы» лежала на кухонном столе. Также Бретуэйт оставил короткую записку:

Если мое предприятие увенчалось успехом, считайте эту бумажку предсмертной запиской. АКБ.

Спустя десять дней Артура Коллинза Бретуэйта похоронили рядом с отцом и братьями на Восточном кладбище в Дарлингтоне. На похоронах присутствовали Эдвард Сирс, Агнес Белл и двое участников «пивной дартс-команды». Больше никто не пришел.

Послесловие ко второму изданию