Случай из практики

На протяжении всей книги периодически возникает мотив необходимости спрятаться, как в прямом, так и в метафорическом смысле. Бретуэйт утверждает, что его самое раннее воспоминание из детства было таким: он притворяется спящим в своей кроватке в спальне родителей, а его отец, вернувшись из паба, принуждает мать к близости. Она возражает, что они разбудят Артура. Но когда она тихонько зовет его шепотом, чтобы проверить, спит он или нет, он еще крепче зажмуривает глаза. Он лежит, замерев в темноте, слушает хриплое дыхание отца и чувствует себя соучастником насилия над матерью. И даже не важно, реальное это воспоминание или детская выдумка. Эпизод показателен сам по себе: даже в четырехлетнем возрасте Бретуэйт учился скрывать свое присутствие.

Однажды, когда ему было тринадцать или четырнадцать лет, он выкрал из шкафа в родительской спальне мамину ночную рубашку и унес к себе в комнату. Надел ее и занялся мастурбацией. Бретуэйт очень подробно описывает свои ощущения: аромат мягкой фланели как будто сближал его с матерью. Возможно, кому-то это покажется непристойным, но тут надо помнить, что речь идет о совсем юном мальчишке, которого бросила мать и который не знал, как еще можно дать выход своим переживаниям. Позже он разрезал подкладку в передних карманах брюк, чтобы ему было удобней тайком мастурбировать, наблюдая за девушками на речной набережной. «Мне и в голову не приходило, – пишет Бретуэйт, – что можно было бы подойти познакомиться с кем-то из этих девушек, пригласить на прогулку или в кино, чего мне, собственно, и хотелось. Но в семье меня приучили считать себя конченым уродом, недостойным любви и участия, так что я научился скрывать свои чувства».

Когда читаешь подобные откровения, сразу становится ясно, откуда проистекают все неприятные качества Бретуэйта, развившиеся позднее: его неспособность воспринимать других мужчин не иначе как соперников; его чудовищное самомнение; его пренебрежительное отношение к женщинам. Все происходит из обычного страха быть отвергнутым.

Самые счастливые воспоминания Бретуэйта связаны с поездкой во Францию. «Жить в другой стране, говорить на другом языке, быть другим человеком… И вот тогда, став другим человеком, я впервые почувствовал себя собой». Ему нравилось ощущение товарищества, что царило в бригаде сборщиков винограда. Нравилась усталость, разливавшаяся по телу после целого дня простого ручного труда. Нравилось, как солнце пекло ему спину. Нравился солоноватый вкус пота на верхней губе. Нравилось пить молодое вино за обедом и слушать французские анекдоты, которые он понимал только наполовину. И больше всего ему нравились свободные нравы и легкие связи. «Я понял, что секс – это не акт завоевательной агрессии, не что-то такое, что мужчина делает с женщиной, а обоюдно приятное действие для удовольствия двух человек, независимых друг от друга и не обязанных друг другу ничем». Когда читаешь его описания рыжевато-ржавой земли Прованса и запахов лимонов, лаванды и свежего навоза, кажется удивительным – и, возможно, трагичным, – что он вообще вернулся в Англию.

Он не пишет подробности об отдельных клиентах. Может быть, потому, что все подробности уже были описаны в «Антитерапии». Но скорее всего потому, что ему просто наскучило слушать, как состоятельные лондонские умники рассказывают о своих «дешевых экзистенциальных тревогах». «Если я чему-то и научился, – пишет он, – то только тому, что сколько бы материальных богатств ни имел человек, ему всегда всего мало. Он всегда найдет повод для тяжких страданий. Мы запрограммированы на постоянную неудовлетворенность. Нам всегда хочется большего. Больше мебели, больше бытовых приборов, больше секса, больше любви. Мы хотим того же, что есть у соседа, а сосед хочет того же, что есть у нас. Это стимул для вечного недовольства».

Работа психотерапевта («так называемого») оказалась самой легкой на свете. «У меня не было ни единого посетителя, который не понимал бы, в чем заключается его проблема. Мне надо было лишь слушать и наблюдать, а затем изложить свои наблюдения клиенту: озвучить то, что он и так уже знал. По сути, я ничего не делал, однако все как один восхищались моей проницательностью: какой я внимательный, вдумчивый, как я все понимаю. Но я просто слушал. Когда посетитель приходит заранее уверенный, что ты – какой-то гуру, каждое твое слово уже будет наполнено глубоким смыслом. Будучи терапевтом, ты получаешь огромную благодарность за такие высказывания, за которые в пабе получил бы по морде. Когда тебе платят пять гиней в час, каждое твое слово священно. Психотерапия – это не более чем надувательство, злоупотребление доверием».

Это довольно циничная точка зрения, с которой категорически не согласятся ни традиционные психиатры, ни современные «консультанты». Также, возможно, она принижает талант Бретуэйта как психотерапевта. Нельзя отрицать, что он умел выявить корневые причины неудовлетворенности своих клиентов и не боялся говорить правду, которой другие могли бы чураться.