Если он опасался, что местные будут над ним насмехаться из-за столь унизительного падения после взлета, то его опасения оказались напрасными. В Дарлингтоне никто и не знал, кто он такой. У него не было ключей от дома на Уэстлендс-роуд, и, чтобы войти внутрь, ему пришлось разбить окно у задней двери. Женщина из соседнего дома, миссис Агнес Белл, позвонила в полицию с сообщением о краже со взломом. По вызову прибыл местный констебль Фред Херст. Он постучался в переднюю дверь, и ему открыл человек, с виду – вылитый бомж. «Я Артур Коллинз Бретуэйт, – объявил он. – И это мой дом». Он попросил Херста подождать на крыльце, ушел в дом и вернулся минут через десять с водительскими правами. Само по себе это еще ничего не доказывало, но, несмотря на свой неопрятный вид, Бретуэйт вел себя как хозяин, а не как посторонний грабитель, и Херст ушел восвояси. На следующий день он позвонил миссис Белл и сказал, что полиция провела надлежащую проверку и предполагаемый взломщик на самом деле является законным владельцем дома. Расстроенная своей ошибкой, она пошла к Бретуэйту, чтобы извиниться. Еще два-три года назад Бретуэйт сразу послал бы ее далеко и надолго, а теперь выслушал с искренним любопытством, неловко переминаясь с ноги на ногу. Он представился как Артур и объяснил, что этот дом принадлежал его отцу. «Он, знаете ли, застрелился. Старый дурак».
Миссис Белл, ныне вдова, до сих пор проживает на Уэстлендс-роуд в Дарлингтоне. Я ей позвонил, и она была рада рассказать о своем бывшем соседе, которого до сих пор вспоминает со смесью нежности и жалости. Когда она познакомилась с Бретуэйтом, ей еще не было тридцати. В молодости она была стройной и вполне симпатичной. В первый день их знакомства она пришла к Бретуэйту в грязном переднике – просто не сообразила переодеться, – и под его пристальным взглядом ей стало неловко. «У него был удивительный взгляд, – вспоминала она. – Я не встречала никого с таким взглядом».
Бретуэйт уверил ее, что извиняться не надо. На самом деле это ему следует извиниться, что он ее напугал. Миссис Белл сказала, что это очень великодушно с его стороны, и пригласила его на ужин, раз уж они теперь будут соседями. Бретуэйт поначалу отказывался, но все-таки дал себя уговорить. Тем более что у него дома не было ничего съестного.
Ужин не удался. Бретуэйт принес с собой сумку, набитую бутылками с темным элем, но не отдал их хозяевам в качестве приветственного подарка, а все время держал сумку у ног и потягивал пиво, что называется, в одно лицо. Агнес изо всех сил старалась поддерживать разговор. Она работала библиотекарем на полставки в младшей школе в Кокертоне. Ее муж Роберт служил бухгалтером на трикотажной фабрике «Патонс и Болдуинс» – одном из крупнейших промышленных предприятий в Дарлингтоне. У них было двое маленьких сыновей, Питер и Эндрю, которых к приходу Бретуэйта уже уложили спать. Их дом был обставлен уютно и современно. Беллы принадлежали к тому поколению, которое активно стремилось сбросить с себя добродетельный аскетизм послевоенных лет. Для них, детей Макмиллана и Уилсона, революция означала не взлом дверей восприятия, а беспрепятственный доступ к покупкам в рассрочку, ознаменовавший новую эпоху потребления. «Приобретая дорогие вещи, – довольно злобно писал Бретуэйт, – Беллы так эффективно подавляли свою экзистенциальную и сексуальную неудовлетворенность, что даже не понимали, что они оба духовно мертвы: это были самые счастливые люди из всех, кого мне довелось знать».
Агнес расстаралась и приготовила разнообразные замысловатые закуски, и Бретуэйт жадно набросился на угощение, поданное в гостиной. Также он не отказался от хереса и не стеснялся подливать себе из бутылки, стоявшей на низком журнальном столике. Когда Агнес ушла в кухню, чтобы проследить за горячим, мужчины не знали, о чем говорить. Роберт был страстным футбольным болельщиком; Бретуэйт совершенно не интересовался спортом. Роберт спросил, чем занимается Бретуэйт, и тот лишь неопределенно повел рукой. Он вообще говорил мало, но все же высказался, что Агнес «красивая баба». Роберт ответил смущенным «спасибо». Для него стало большим облегчением, когда Агнес вернулась в гостиную и объявила, что ужин готов.