Случай из практики

После завтрака мы с Ребеккой вернулись в нашу комнату. Ребекка сказала, что сама выберет мне наряд. Я с облегчением передала ей командование. Она начала было меня упрекать, что я одеваюсь как клуша, и совершенно не слежу за модой, но тут же умолкла, вовремя сообразив, что она все еще сильно зависит от моей воли. Она по-дружески объявила, что в ближайшее время нам надо будет пройтись по магазинам вдвоем. Я ответила, что я только за. Несмотря ни на что, мне было приятно, что она хочет со мной подружиться. Может быть, я не такая уж и недотепа.

Она выбрала белую блузку и серый твидовый костюм. Я осталась довольна. Это был тот же самый наряд, который я выбрала для ее первого визита к доктору Бретуэйту. Она иногда забывает, что без меня ее не было бы вовсе, но, раз уж мы (в кои-то веки) сумели поладить, я решила, что сейчас лучше об этом не напоминать. Если бы не Ребекка, я до сих пор валялась бы в постели, как никчемная лентяйка, которой я, собственно, и была. Пусть лучше всем заправляет Ребекка. Насчет Бретуэйта она тоже была права. В отличие от легковерного доктора Элдриджа, одурачить Коллинза Бретуэйта совсем непросто. Если я до сих пор ему сопротивлялась, то исключительно из упрямства. У меня было стойкое ощущение, что мне может помочь только Бретуэйт и что надо последовать любому его совету.

Я надела белье и уселась перед зеркалом. Посмотрела на знакомые вещи, в беспорядке разложенные на трюмо: набор щеток для волос с ручками, украшенными камеями; маленькая жестяная шкатулка, купленная на каникулах в Торки, когда я была совсем маленькой (теперь я храню в ней заколки); флакон духов «Шанель № 5», которыми я раньше душилась в надежде, что хоть какой-то мужчина хотя бы раз сделает мне комплимент, что от меня хорошо пахнет. Я расставила все аккуратнее и приступила к утреннему макияжу. Нанося пудру на щеки, я наблюдала, как я исчезаю. Немного румян – и вместо меня в зеркале появилась Ребекка. Она мне улыбнулась, и я улыбнулась в ответ. Я накрасила тушью ресницы. Накрасила губы красной помадой, которую приобрела специально для Ребекки (для меня она слишком яркая). Ребекка, похоже, осталась довольна моими стараниями. Она выглядела потрясающе.

Она неспешно оделась и оглядела себя в большом зеркале на обороте дверцы платяного шкафа. Она была готова к выходу. Я попросила лишь об одном: дать мне десять минут, чтобы записать в тетрадь несколько строк. Мы не записывались на прием к доктору Бретуэйту, так что можно было прийти к нему в любое время. Ребекка не стала спорить. Я уселась за письменный стол и открыла ящик, где храню эти тетради. Теперь я закончила, и нам, наверное, пора выходить. Думаю, здесь это будет моя последняя запись.

Бретуэйт V: Последний побег

Последние годы жизни Бретуэйт провел в родительском доме на Уэстлендс-роуд в Дарлингтоне. После смерти его брата Джорджа в 1962 году дом пустовал, и продать его не удалось. К 1970 году авторские отчисления за продажи двух книг Бретуэйта почти полностью прекратились, а сам Бретуэйт окончательно исчерпал запасы терпения тех, кто был готов одолжить ему денег на оплату аренды жилья или покупку спиртного. Последние месяцы в Лондоне он жил в дешевых пансионах, где приставал к женщинам с непристойными предложениями и изводил всех, оказавшихся в зоне слышимости, возмущенными речами о снобах-издателях, тухлом столичном истеблишменте и «этом мудиле Лэйнге». Его регулярно просили съехать.

В письме к Эдварду Сирсу в январе 1971 года Бретуэйт писал, что Лондон «себя исчерпал» и он собирается начать новую жизнь где-нибудь в другом месте. Он решил взяться за сочинение романа, как предлагал Сирс, и просил выплатить ему аванс. Сирс не поверил ни единому слову, но его грела мысль о предстоящем прощании с Бретуэйтом, и он на радостях послал ему чек на 50 фунтов. Он надеялся, что на этом его общение с Бретуэйтом благополучно закончится. Бретуэйт уехал из Лондона в Дарлингтон 4 февраля 1971 года, в свой сорок шестой день рождения. Смутьян и мятежник, проповедник «вечной революции своего «я» в итоге вернулся к тому же, с чего начинал.

В 1971 году Дарлингтон и Лондон с его контркультурой, привычной Бретуэйту, разделяло не только 250 миль географического расстояния. Дарлингтон так и остался традиционным северным городом тяжелого машиностроения и трикотажной мануфактуры. Согласно планам послевоенного градостроительства в историческом центре снесли часть застройки, чтобы освободить место для новой системы кольцевых дорог, но в целом город практически не изменился с тридцатых годов. За исключением длины женских юбок, легендарные «бушующие шестидесятые» никак себя не проявляли. К новомодным идеям здесь относились с обычным северным флегматизмом. Дарлингтон как будто застыл в прошлом.

Для кого-то возвращение в родной город может стать поводом для радости, но для Бретуэйта это было «равносильно признанию поражения».