Случай из практики

Я шла по улице как в тумане. Мешала прохожим. У меня в ногах запутался поводок чьей-то собаки. Мне хотелось пнуть это мелкое лохматое чудище. Сама мысль о том, что мне придется слоняться по городу еще много часов, была невыносима. Я присела на скамейку в сквере на Рэндольф-Кресент. Чуть позже на ту же скамейку уселась какая-то старушка. Улыбнулась мне и сказала, что сегодня чудесное утро. Можно было и не отвечать на такое банальное замечание, но я все же заставила себя улыбнуться в ответ и выдавила короткое: «Да». Она сцепила пальцы в замок у себя на коленях и уставилась прямо перед собой. На голые деревья и задние стены ближайших домов. Она носила обручальное кольцо, но было ясно, что ее мужа давно нет в живых. Наверное, эта старушка ходила в сквер каждый день. Возможно, в какие-то дни ей попадались более общительные собеседники, чем я. Мне даже стало немного неловко, что я так невежливо ответила на ее замечание о погоде. Хотелось встать и уйти, но не хотелось обижать ее еще больше. Да и идти было некуда. Через пару минут она достала откуда-то из-под пальто большой бумажный пакет. В пакете лежали хлебные крошки, которые она принялась рассыпать по земле. Буквально через секунду нас окружила стая голубей, как ватага уличных мальчишек, дерущихся за монетку. Они слетались со всех сторон, словно их «наколдовал» Великий Дандо. Я незаметно задвинула ноги подальше под скамейку, стараясь, чтобы мое беспокойство не слишком бросалось в глаза. Голуби, сбившись в плотную кучу, торопились склевать угощение. Один особенно грязный, потрепанный экземпляр застыл на самом краю, не в силах пробиться в толпу собратьев. Он поджимал одну лапку, похожую на усохшую руку. Его перья были взъерошены и казались какими-то маслянистыми. Я легонько качнула ногой, чтобы вспугнуть голубей. Они безразлично и вяло раздались в стороны и снова сбились в тесную кучу почти у меня под ногами. Я отвернулась. Старушка наблюдала за птицами без всякого интереса. И без видимого удовольствия. Она просто сыпала крошки, голуби просто клевали. Каждый занимался своими делами. Чуть погодя она заглянула в пакет и перевернула его вверх дном, высыпая на землю последние крошки. Последняя вспышка активности – и кошмарные птицы исчезли так же быстро, как появились. Остался только взъерошенный голубь с усохшей лапкой. Он стучал клювом в асфальт на дорожке, но все было тщетно. Ему не оставили ничего.

Вчера или, может быть, позавчера миссис Ллевелин тихонько постучалась в дверь моей спальни. В последнее время она относится ко мне с добротой, которую я уж точно не заслужила своим поведением по отношению к ней. Я считаю, что это знак. Она знает, что мне недолго осталось жить в этом мире. Я дала ей разрешение войти, и она сообщила, что пришел доктор Элдридж и хочет со мной побеседовать. Вряд ли доктор Элдридж пришел сам, его наверняка вызвал папа. Но я все равно согласилась его принять. Он выждал минут пять перед тем, как войти. Видимо, чтобы дать мне время привести себя в порядок. Я села в постели, подложив под спину подушку, и расчесала пальцами волосы, чтобы придать им какое-то подобие прически. Мне было неловко за мой жуткий вид и за царивший в комнате беспорядок. Я давно не проветривала, и воздух был затхлым. Доктор Элдридж вежливо сделал вид, что ничего не заметил. Он вошел и спросил, не могла ли бы я уделить ему пару минут. Когда я кивнула, он закрыл дверь и прошел чуть дальше в глубь комнаты. Доктор Элдридж был нашим семейным врачом с тех пор, как родители вернулись из Индии. Вполне вероятно, что он присутствовал при моем появлении на свет (мама неустанно мне напоминала, что это были трудные роды), и, наверное, он будет рядом, когда я покину сей скорбный мир. За все время, что я его знаю, он ни капельки не изменился. Не постарел ни на день. Даже его костюм-тройка из темно-серого твида, кажется, был тем же самым, что и в тот раз, когда меня пятилетнюю привезли к нему в клинику с подозрением на свинку. Я не из тех, кто бежит к врачу из-за малейшего чиха. Нас воспитывали в убеждении, что болезнь – это слабость, которой нельзя потакать. Детские простуды считались легким недомоганием, а всякие жалобы на плохое самочувствие неизменно рассматривались как притворство. Вот почему я так мало общаюсь с доктором Элдриджем. Однако его присутствие вселяет уверенность. Я ни капельки не сомневаюсь, что, если скажу ему о своих мыслях о самоубийстве, он только подожмет губы и неодобрительно поцокает языком.

Он подошел к окну.

– Давайте-ка впустим немного света, – сказал он и раздвинул шторы.

Я удивилась, что на улице так светло. Я потеряла всякий счет времени.

Он присел на краешек кровати.

– Ваш отец говорит, что вам нездоровится.

Я притворилась, что не понимаю, о чем он говорит.

– Это просто усталость. Обычные женские недомогания. У меня всегда так, каждый месяц.

Доктор Элдридж лишь тихо фыркнул. Если я думала смутить его упоминанием о ежемесячных женских недомоганиях, то я просчиталась.