Из окна была видна телефонная будка, откуда я звонила по объявлению мистера Браунли. Рядом с ней остановился мужчина, проверил мелочь в карманах и вошел внутрь. Защемил дверью подол плаща и резко дернул его, чтобы освободить. Ему было лет тридцать пять. Шляпа сдвинута на затылок, словно он ее приподнимал, чтобы вытереть пот со лба, и забыл вернуть на место. Он казался взволнованным. Я наблюдала, как он снял трубку, поднес ее к уху и зажал между плечом и щекой. Правой рукой набирал номер, а левую держал наготове у прорези для монет. Видимо, он звонил кому-то знакомому, потому что помнил номер наизусть. Набирал его без бумажки. Потом взял трубку правой рукой. В ожидании соединения он огляделся по сторонам, как бы желая убедиться, что за ним не следят. За ним не следили. Никто не обращал на него внимания. Он ждал с трубкой у уха. Возможно, он звонил жене – проверить, дома она или нет. Возможно, любовнице – договориться о тайном свидании. Как бы там ни было, где-то в городе в чьей-то квартире в эту минуту настойчиво звонил телефон. Может быть, в комнате никого не было. Или какая-то женщина медлила у аппарата и решала, взять трубку или не взять. Я начала ощущать нарастающее напряжение. Мужчина в будке опустил в прорезь монетку. Я прочитала по его губам слово «алло». Он повторил его трижды, но, очевидно, ответа не было. Он убрал трубку от уха, сердито уставился на нее, словно она была виновата, что ему не удалось дозвониться, и несколько раз с силой ударил ею по наборному диску. Затем аккуратно повесил трубку на рычаг и поправил воротник плаща. Вышел из будки, огляделся по сторонам, словно чтобы убедиться, что его маленький акт вандализма остался незамеченным, и зашагал прочь. На подоле его плаща (в том месте, где его прищемило дверью) осталось грязное пятно.
Мой чай остыл. Я поднесла чашку ко рту и притворилась, что пью. Я забыла надеть часы, но все равно взглянула на запястье, сделав вид, что мне надо следить за временем, чтобы не опоздать на назначенную встречу. Меня охватило какое-то странное оцепенение. Я боялась подняться из-за стола. Боялась, что опрокину его и поднимется шум. Официантки засуетятся. Наверняка позовут управляющего, и мне придется платить за разбитую посуду. Весь перед моей юбки пропитается холодным чаем. Прохожие за окном будут отводить взгляды, ускорив шаг. Чем дольше я сидела за столиком, тем сильнее закостеневала. Я смотрела в окно и пыталась решить, сколько времени можно сидеть в кафе с одним мелким заказом, не нарушая приличий. Миссис Ллевелин так и не появилась, и никаких маленьких драм в телефонной будке больше не произошло. Наконец я поняла, что больше не выдержу. Я достала из сумочки кошелек. Он весь измазался мармеладом от тоста, который я припрятала в сумке за завтраком. Я отсчитала монетки на нужную сумму и оставила их на оловянном подносе, предусмотренном специально для этих целей. Я решила не оставлять чаевых. Пусть это маленькое упущение спишут на то, что я иностранка и не знаю здешних обычаев. Как следует сосредоточившись, я сумела подняться из-за стола без происшествий. Когда я вышла на улицу, у меня закружилась голова. Я заставила себя пройти несколько ярдов, надеясь, что со стороны я похожа на человека, который не просто так бродит по улицам, а торопится в определенное место с конкретной целью. Через дорогу я перебежала, не глядя по сторонам, почти надеясь, что меня собьет автобус. Я представила, как лежу на асфальте, а вокруг суетятся прохожие. Симпатичный молодой человек встанет рядом со мной на колени, возьмет меня за руку и скажет, что надо держаться, что «Скорая» уже едет и все будет хорошо. Я улыбнусь ему слабой улыбкой, закрою глаза и усну вечным сном.