Случай на Прорве

— Каким уж там помощником, — смутился тот. — Просто вместе попытаемся найти преступника.

Вареников, словно не замечая смущения следователя, продолжал:

— Кое-что я могу вам рассказать уже сегодня, ну, во-первых, охарактеризовать наших возможных противников. Я их с детства знаю, росли, можно сказать, вместе, в футбол гоняли, рыбу ловили. Начну с Беды. Человек он непростой. Еще лет с двенадцати норовил все чужими руками делать. Умел ребят вокруг себя сколотить, даже старше по возрасту. Побаивались его приятели. Позже по его наущению крали из дому деньги, дрались. Но недолго Купряшин выходил сухим из воды. Посадили его вместе с лучшим дружком — Ляпой. Отсидел положенное, вышел. Вроде бы тихо стал жить, но я его смирению не верил. Беда скрытный страшно, да и в колонии поднаторел. Ко времени событий на Прорве за ним ничего не значилось, подозрительными казались только частые отлучки в город. Нередко возвращался оттуда навеселе и, как правило, при деньгах. В селе тогда шушукались, убийство женщины ему приписывали, а потом разговоры затихли. Я в то время не знал ничего, ни про Сафронова, ни про связи Беды в городе и тоже решил, что он ни при чем. А теперь, оказывается, другие обстоятельства открылись. Кто же мог догадаться? — Он развел руками. — Я сегодня посмотрел архивные материалы на него. Около года Беда еще на свободе ходил, а потом попался. Грабежами они с Ляпой и другими в городе занимались, причем довольно ловко. Вещи, которые они отнимали у своих жертв, как сквозь землю проваливались. Ничего обнаружить не удалось. Все-таки взяли его на рынке с золотом, но так и не установили, кому его нес. Сам Купряшин сбытом не занимался, а то бы давно сгорел, был какой-то скупщик, его так и не выявили. Беда семь лет получил, вскоре бежал из колонии, ему еще два года добавили. Отсидел в общей сложности девять лет, должен скоро выйти, где-нибудь в сентябре-октябре.

Шустов и Вершинин машинально взглянули на настольный календарь. Был конец июля.

— Да, времени у нас в обрез, — покривился Шустов. — Его присутствие нам сейчас совсем не нужно. Ну, а что Ляпа? — вопросительно посмотрел на Вареникова.

— Корочкин освободился больше года назад. Осел в городе, устроился слесарем на станкозаводе. Водятся ли и теперь за ним грешки, нам пока неизвестно. Постараемся приглядеться.

— Только не спугните его, — забеспокоился Вячеслав. — Мне с ним предстоит серьезный разговор, и лучше всего, если он к тому времени останется в полном неведении о наших предположениях. Допустим, мы не ошибаемся, тогда Корочкин или знает, кто убийца, или сам принимал участие в убийстве. В любом случае он — лицо заинтересованное.

— Вряд ли, — усомнился Вареников. — Я его тоже как облупленного знаю. Беда — тот злой, твердый, а этот размазня, в рот ему смотрел. На убийство, думаю, не способен.

— Ну ладно, ребятки, — посмотрел на часы Шустов, — взаимопонимание, чувствую между нами достигнуто, давайте теперь договоримся, с чего начинать, а то у меня вот-вот встреча с дружинниками.

— Я для начала покопаюсь в заявлениях о без вести пропавших за те годы, постараюсь съездить в Москву, посмотрю картотеку там, — встал Вареников, — а вам, Федор Андреевич, надо связаться с Позднышевым из Окунева. Пусть поинтересуется, как там мать Беды поживает, получает ли от него письма. И предупредите его: никакого разговора с ней насчет убийства затевать не надо.

— Ясно, товарищ начальник, — улыбнулся Шустов, — так и будем действовать.

Он уже открыл дверь, но неожиданно вернулся.

— Ты не помнишь, — спросил у капитана, — кто тогда из односельчан пустил слух, будто Беду видели незадолго до убийства с незнакомой девушкой?

Вареников задумался.

— Верно, был такой слух тогда, — вспомнил он, — и мне говорили об этом. Но кто? Дай подумать… Ну, конечно, — глаза его заблестели, — Голикова Анна Афанасьевна — секретарь сельсовета! На пенсии она сейчас.

— Вот с ней говорить можно без опаски, не проболтается. Человек надежный. Лучше всего Вячеславу Владимировичу. — И, махнув рукой, Шустов исчез.

Они остались вдвоем. Помолчали. Незаметно приглядывались друг к другу.

— И все-таки я нутром чувствую, что мы на верном пути, — нарушил молчание капитан. — Беды это работа!

— Возможно, возможно. Только наше предположение предположением и останется, если Беда или другие участники сами не расскажут, другие-то доказательства трудно сейчас отыскать, — несколько охладил его пыл Вершинин. — Я вещи, например, которые были на убитой, пытался разыскать, так, представьте себе, не нашел. Как у нас иногда говорят — утрачены. Платочек один носовой остался, в конверте при деле находился, и больше ничего. Допустим, удастся установить, кто она, а опознавать как?

— Но ведь вещи описаны в протоколах, — неуверенно произнес Вареников. — Платье коричневое, вельветовое, я как сейчас помню.

Чувствовалось, что слова Вершинина подействовали на него удручающе.