Случай на Прорве

«Секретно.

Гор. Н-ск.

Заместителю прокурора области Титкову.

В связи с Вашим заданием поступившее письмо было немедленно передано адресату. Получив его, он стал проявлять крайнюю нервозность. На второй после получения письма день он вошел в контакт с Игонькиным Прокопием Матвеевичем по кличке «Интеллигент», срок отбытия наказания у которого оканчивается через три дня. В одежде Игонькина нами обнаружена тщательно спрятанная записка следующего содержания: «Поезжай в город, Полевая, 16, найди Фильку, скажи, пусть предупредит кого надо про Лидиных родственников». Записка скопирована и положена на прежнее место. Подозрений со стороны, заинтересованных лиц не вызвано. В положенный срок Игонькин освобожден и покинул территорию колонии.

Подполковник внутренней службы Сабаев».

19. Ошибка Фильки Черного

Голову с трудом удалось оторвать от подушки. Нудно тянуло в затылке, волнами подкатывала тошнота, знобило. С гримасой отвращения посматривал на него красным глазом выколотый на запястье орел.

«Здорово нарезались вчера у Верки», — шевельнулись вялые воспоминания.

Растопыренной пятерней Филька расчесал слипшиеся волосы.

«Жаль, капустного сочку нет, — тяжело вздохнул он, — хорошо на опохмелку». С трудом сел на кровати.

— Мамань, маманя, — позвал охрипшим голосом.

— Ну, что тебе? — на пороге появилась сгорбленная женщина, принесшая с собой резкий запах керосина.

— Мамань, сил нет, башка трескается, — умильно заглянул ей в глаза Филька. — Сбегай за чекушкой в последний раз, ей-ей, в последний!

— Когда же работать начнешь, Филя? Водку свою когда бросишь? Опять ведь в тюрьму угодишь, — запричитала мать. — Сколько ж тебе говорить можно, непутевому?

— Гад я, маманя, последний гад, — болезненно сморщившись, Филька ударил себя в грудь кулаком. — Но скоро все, завязываю. На работу пойду, женюсь. А сейчас сходи, принеси, а? — Он протянул ей засаленную трешницу. — В последний раз, говорю.

Старуха безнадежно махнула рукой и принялась натягивать валенки с калошами, бормоча что-то под нос.

Филька опять плюхнулся на кровать. В голове у него вертелась непонятная чепуха, среди которой притаилось что-то важное, чего он никак не мог вспомнить. Помнил наверняка лишь, что какая-то пакость.

«Ах да! — с трудом выплыло из глубин проспиртованного мозга. — Бабка проклятая вместе со своим Бедой. «Помоги, сыночек, не дай Федьке пропасть», — мысленно передразнил он ее. — Тьфу! Во мне, что ль, дело? Я тут шестерка. К Плотнику надо ехать, попробуй не поехать, скрыть. А ну как важно? Федька выйдет, сразу расскажет тому. Мне-то каково Плотнику лишний раз на глаза лезть, ведь заказывал — ждать вызова. Какой-то там Лидки родственнички объявились. Зачем они Плотнику? Нет, не поеду, не попру на рожон», — решил он твердо.

Внезапно его осенило. Он даже вскочил с кровати.

«Лидка, Лидочка, Лидуха. Неужто она? Та самая! Мамане еще нравилась очень, да и, правду сказать, не только мамане. Пропала она тогда неожиданно, как в воду канула. И уж не без помощи Плотника, конечно. Почему сейчас она опять всплыла? Дело не пустяшное. Плотник по головке не погладит, если отмахнусь от Федькиной ксивы[2]. — Филька часто задышал, пытаясь остановить подступавшую тошноту. — С фраером тем еще по пьянке связался, — тоскливо подумал он. — Из-за какой-то девчонки в драку полез. С финяком выхвалился. Хорошо, хоть не нашли, а то припаяли бы год за ношение. Ведь так и ищут легаши, к чему прицепиться. А может, пасут уже, черт их знает».

Черный вскочил и сквозь щель в занавесках стал внимательно осматривать улицу, но подозрительного ничего не заметил. Улица казалась вымершей… Страх отошел, притаился.

В сенях застучало.

— Ты, мать? — насторожился Филька.

Старушка с трудом перелезла через высокий порог и поставила на стол четвертинку водки, полбуханки ситного и два малосольных огурца.

— Золотая ты моя! — обрадовался Филька и стал целовать ее в лоб, щеки, нос.

Старушка вырывалась, отворачивала лицо, но все же сдалась под таким бурным натиском. Смеясь, она только успевала вытирать рукавом Филькины слюни.

— Ну и дух от тебя, Филя, хоть зубы пошел бы почистил, там в сенцах пачка мятного недели две лежит.