Случай на Прорве

— Все будет, маманя, все. Стричься, бриться, умываться будем, зубы чистить три раза в день будем, участковый меня как чудо природы станет демонстрировать нашим старым хрычам из домоуправления. Общественникам дорогим, — энергично суетился Филька.

Граненый стакан вмиг был наполнен до краев. Филька осушил его одним махом, а потом минут десять сидел не двигаясь. Дожидался, пока приятное тепло разольется по телу, вытолкнет остатки вчерашнего похмелья. Затем разрезал малосольный огурец и стал шумно высасывать из него сок. Высосал, пожевал мелкие семена. Отщипнул хлебного мякиша.

— Теперь и работу можно идти искать, — подтянул он длинные, синего сатина трусы.

— Куда ж ты теперь пойдешь, от тебя сивухой за версту разит, кому ты нужен такой?

— Твоя правда, мать, негоже мне перед всяким в грязь лицом ударять. Отдохну маленько, а потом уж и устраиваться пойду.

Филька свернулся калачиком на кровати и в тот же момент захрапел. Старушка вытерла слезы, убрала со стола остатки еды и вышла из комнаты. Уже с порога она вернулась и заботливо укрыла сына серым солдатским одеялом.

Проснулся Филька далеко за полдень. Матери дома не было. Ополоснул лицо прямо из питьевого ведра — умывальник давно сломался. Снова внимательно осмотрел улицу. Несколько прохожих появилось, но каждый из них спешил по своим делам, не бросив даже мимолетного взгляда в сторону его дома.

«Все же прямо на улицу выходить не буду, — решил Филька, — лучше задами выскочу. Береженого бог бережет».

Спугнув стаю упитанных ворон, копошившихся в куче отбросов, на соседнюю улицу вышел проходом, известным лишь немногим. Отсюда было рукой подать до вокзала, но Филька туда сразу не пошел. Потолкался на небольшом рынке. Насыпал в карман два стакана семечек, поотирался среди народа. Ходил кругами, авось два раза на одного человека удастся нарваться. Однако опасения были напрасными, судя по всему, за ним не следили. Только тогда, уже не оглядываясь, пошел на вокзал. На втором пути стояла электричка. До ее отхода оставалось минут тридцать. Филька купил билет до конечной станции и с независимым видом прошел в вагон. Он знал, что вот-вот должен подойти пассажирский поезд. Тот пришел без опоздания. Объявили стоянку — двенадцать минут. Все это время Филька сидел в вагоне, устроившись у окошка. От пассажирского отходили редкие провожающие. Тщательно размяв папиросу, Филька вышел в тамбур. Поезд медленно тронулся. Молниеносным движением открыв противоположную дверь, Филька выпрыгнул из электрички. В пассажирский вскочил уже на ходу, бесцеремонно оттолкнув плечом смуглого усатого проводника.

— Э, зачем, любэзный, лезешь, покажи билэт, — закричал тот, пытаясь оторвать от поручня назойливого пассажира.

— Алла верды, — строго округлил глаза Филька и свободной рукой вытащил из кармана уголок красного удостоверения, реквизированного года полтора назад у одного растяпы пожарника. — Проверять не буду, — небрежно добавил он и, уже не обращая внимания на проводника, прошел в вагон.

Поезд потихоньку набирал скорость. В проходе на вещах сидело несколько безбилетных пассажиров. Проводник сновал взад и вперед, покрикивая что-то, успокаивал кого-то, но взгляд его нет-нет да и скользил по опасному пассажиру. В другой раз Филька, может, и заставил бы его раскошелиться или, по крайней мере, поставить пол-литра, но сейчас такого настроения не было. Разминая одну за другой отсыревшие папиросы, он смотрел, как нескончаемой вереницей проносятся мимо маленькие полосатые столбики. И снова думалось о письме Беды.

«Неужели та Лидка? — билась мысль. — Ох и хороша девка была! Даром, что года на два старше, все равно женился бы, может, и жизнь прожил бы по-другому, человеком стал бы. Эх, Лидуха, Лидуха!»

Плотник тогда свел их, а наедине туманно сказал ему так: «Ты присмотрись к ней, девка хорошая, помогать нам станет». Однако сразу чувствовалось — не из тех она, чиста больно, смотрит хорошо. Потом и Плотник сообразил и стал темнить, ходить вокруг до около. Обманулся он, мол, в Лидухе, не та девка, добра не помнит. Как-то вроде шуточкой бросил: «Убрать ее надо потихоньку, Лидуху нашу, заложит ведь». Тогда аж все в душе опустилось. Заприметил Плотник это и больше ни звука, и Лидуха пропала, дня через три пропала. Больше и не появлялась. Осмелился как-то, спросил о ней — он так посмотрел, поджилки затряслись. Больше с расспросами не лез. Неужели же сейчас, спустя столько лет, выплыла?