Случай на Прорве

Электричка вырвалась к ярко освещенному перрону. Почти вплотную к вагонам стояла милицейская машина.

20. Иван Трофимович Усачев, он же Плотник, он же…

— Особенно обольщаться не советую, — сказал Сухарников, расхаживая по кабинету за спиной Вершинина и Шустова, — хотя задержание Плотника, несомненно, большая удача.

Он уселся за широкий письменный стол и взглянул поверх очков на мелкоисписанный листок бумаги.

— Взять хотя бы изъятое при обыске: драгоценности, деньги. Сумма солидная — семьдесят семь тысяч рублей, с хвостиком. А дальше? — Его пальцы отстучали дробь по листку. — Что дальше? Ценности мы изъяли. Они были для него всем. Властью. Силой. Обеспеченной старостью. Ведь их хватит, чтобы обеспечить безбедное существование десяти таких стариков, как Усачев. Сейчас он в шоке. Все пропало. И терять теперь ему нечего. Вот почему, думается мне, он будет молчать. Да и не простой это уголовник, а матерый, с большим стажем. Перед нами сейчас стоит сложнейшая задача — установить происхождение изъятых ценностей и ту личность, которая скрывается под фамилией Усачев. Иначе мы так называемому Усачеву ничего стоящего не предъявим.

— Почему ничего? — вмешался Вершинин. — А покушение на Чернова? Врачи обещают спасти ему жизнь.

— Пожалуй. Но ведь убийство убийству рознь. Кто такой Чернов, давно известно: пьяница, махровый уголовник. Скажет Усачев — поссорились, хотел меня убить, едва нож удалось вырвать, а потом случайно… Вот вам и смягчающие обстоятельства. Свидетелей-то, кроме них двоих, нет. Ну и, наконец, главное, — добавил Сухарников, помолчав. — Кто убит на Прорве, так и не установлено. Корочкин толком о ней ничего не знает. Плотник не скажет. А Беда?.. — он развел руками. — Беда далеко, да и надежды я на него возлагаю небольшие.

— Что же вы предлагаете? — спросил Шустов, не улавливая, куда клонит Сухарников.

— Покушение на убийство Чернова совершено на территории другой области. Усачев проживал там последние шесть лет. Дело обещает быть сложным и трудоемким. Утром мне позвонили из республиканской прокуратуры, предлагают передать дело им. Такое предложение не лишено резона, — он испытующе посмотрел на обоих.

«Ну, вот и все, — сник Вершинин. — Столько сил потрачено, какую зверюгу отловили, а теперь прощай дело».

К горлу подступил комок. Захотелось, как в детстве, заплакать. И Шустов молчал. Не спорил, не доказывал. Видимо, понимал, что вопрос решен.

— Неправильно это! Несправедливо! — неожиданно для самого себя почти выкрикнул Вячеслав.

Сухарников перестал выбивать дробь и с любопытством уставился на Вершинина. Он не сказал больше ни слова, но глаза смотрели одобряюще, даже с какой-то хитринкой: «Давай, мол, давай, доказывай, убеждай».

Ни Вершинин, ни Шустов не знали подлинного отношения Сухарникова к вопросу о том, кому целесообразней продолжать расследование дела. Больше того, они считали, что он, как и всякий администратор, при удобном случае с удовольствием постарается отделаться от громоздкого и трудоемкого дела, каким неожиданно стало убийство на Прорве. Руководитель, по их мнению, всегда исходит из принципа — зачем загружать свой, и без того загруженный до отказа, аппарат, когда есть другой путь, причем вполне приемлемый, а быть может, даже более правильный. Все-таки столица, другая техника, другие возможности. Но Сухарников был не просто администратором, смотревшим только с позиции — выгодно или невыгодно. Он думал о том, как такое решение отразится на людях. На Вершинине, в частности, вложившем в расследование свою душу, на Шустове, на других участниках. Не отобьет ли это у них инициативу вообще, не сделает ли их равнодушными? Ну и, конечно, не отбросишь и собственного желания. Сухарников по натуре был человеком, который любил сам до всего докопаться. Он добрый десяток лет проработал следователем, причем случалось, когда захватывало, — забывал про еду и сон. На некоторых из раскрытых им преступлений училось не одно поколение следователей. С той поры времени немало пролетело, всякое прошло перед глазами, но такого дела, как сейчас, он не помнил давно. И главное, кто раскрутил — мальчишка, вчерашний студент. А какой хваткой вцепился, через сколько трудностей перешагнул! Вот почему Сухарников уже дважды убеждал республиканское начальство доверить им завершение расследования. Когда там поинтересовались, кто будет расследовать, если оставят им, он схитрил. Сказал — опытный следователь и бригада. О главенствующей роли Вершинина умолчал специально. Не поверили бы, засмеяли. Вчерашний стажер! В общем, уговорил он начальство. С трудом, но уговорил. Однако пока молчал, не хотел спешить с приятным известием. Молчал, с любопытством поглядывая на покрасневшего от негодования Вершинина. И хотя вопрос, кому расследовать, был решен, уж очень хотелось Сухарникову подзадорить следователя, поспорить с ним, узнать получше, что он за человек. Словом, хотелось убедиться, не ошибся ли он, поручая дело Вершинину.