Случай на станции Кречетовка

Да, совершена роковая ошибка. И только сегодня Ширяев отчетливо осознал, что проявленная им «самодеятельность», иначе и не назовешь, глупая дурацкая возня с изуверским убийством Машкова — это заведомое начало конца, неотвратимого краха. Разведчик сам загнал себя в безвозвратный тупик, из которого в сложившихся условиях нет разумного выхода. Ведь что получается, похоже, он утратил былой профессионализм агента Абвера… Виной тому, если судить по-христиански — безудержная гордыня, а если чисто по-человечески, то уж слишком завышенная самооценка. Давно Альберта Арнольда никто не критиковал, не поучал начальническим тоном, как говорят в народе — не ставил на место. Потому чрезмерно уверовал в собственную непогрешимость, переоценил собственный потенциал: и аналитический, и чисто технический. И оказался в плену нелепых иллюзий, нагромождений вымышленных фантазий, на него нашло «тихое помешательство», иначе и не назовешь.

Как кадровый разведчик забыл, не учел, что Семен Машков — часть тотальной властной структуры. НКВД — не только политическая полиция, в общепринятом, европейском понимании. Это столп, костяк, остов, на котором держится нынешний в России строй. И оплот этот всесилен, всемогущественен. Альберт хотел предпринял самодеятельную акцию устрашения, да разве чекистов напугаешь выколотыми глазами и отрезанным языком… По его мнению, гепеушники — люди без чести и морали, способны и сами на подлые гадости и откровенно садистские преступления, их безбожный арсенал безграничен. Потому, органам плевать на суеверные предрассудки, а уж тем паче страшилки о Джеке-Потрошителе. Если гэбэшникам станет надо, то сами создадут подобного садиста и используют для пущего устрашения толпы, а потом, показательно казнят, а благодарный обыватель станет петь «благодетелям» осанну.

И наоборот, увидев прямой вызов себе, причем дерзкий, возмездие будет стремительным и неотразимым. Да кто он такой, как посмел играть демоническую роль Немезиды, — без ведома и согласия НКВД… Как мог Арнольд вообразить, что наделавшее шума убийство внештатника, охранители государства воспримут спустя рукава, не придадут повышенного значения, не подключат к расследованию опытные кадры… На что разведчик легкомысленно надеялся, почему самонадеянно считал, что госбезопасности окажется не под силу разобраться в столь редком для этих мест преступлении… Якобы чекисты спасуют, по причине близкого фронта не решатся распылять силы, одним словом, проглотят и утрутся как ни в чем не бывало. Возможно, так произойдет поначалу — пожуют сопли, но нельзя забывать, что даже в никчемной стране найдутся следователи по особо важным делам, и этим ребятам опыта и сноровки не занимать… В конечном итоге «важняк» (согласно русской терминологии) очутится в Кречетовке, и тогда Альберту Арнольду несдобровать… Против него одного встанет махина советской госбезопасности, а та работает как хорошо смазанный механизм кремлевских курантов, те же, несмотря ни на что, уверенно отбивают положенные часы и четверти.

От таких недобрых мыслей у него — «старого гумбинненского лося» затряслись поджилки. И Ширяев предусмотрительно закрыл на ключ дверь кабинета, чтобы подумать, тщательно, по косточкам разобрать возникшую ситуацию, — как теперь выкрутиться…

Первое, что пришло на ум, — допущенная оплошность, что не удосужился посвятить в собственные намерения и разработанный план кураторов в Абвере. По сути, агент ввел руководство в заблуждение, не предупредил о подготовке нестандартной акции и адекватной реакции властей, которую обязан просчитать. Такой поступок вызовет не только недовольство начальства, — самоуправство в Пруссии входит в число смертных грехов, и нанесенный вред расценят как измену, что повлечет серьезные санкции, плоть до полной зачистки.

Да что же в самом деле побудило Альберта Арнольда убить Семена Машкова и надругаться над трупом и жилищем мужика столь жестоким образом? Официальная причина ликвидации снабженца изложена в рапорте и одобрена начальством. А остальное — результат, точнее болезненный плод нелегального пребывания в чужой стране. Вызревавшие с годами фобии и протестные настроения, — недовольство собственным незавидным положением и унижением близкого человека, накопившиеся страхи и ненависть к людям, перед которыми приходилось ломать комедию — вот истоки отчаянного поступка разведчика.