Случай в Москве

– А по-моему, шарман, – возразил Ельцов. – Правильно, Мурин. Будет что потом барышням вкручивать, они чувствительных любят.

Мурин закатил глаза.

– Не в этом дело! Представьте, если б ваша возлюбленная, больше – жена! – померла, а вы об этом ни ухом, ни рылом?

Сиверский опять сощурил глаза, покачал головой:

– Именно. Сколько сразу осложнений законного толка: имущество, духовная, повторное вступление в брак.

– Вот сухарь, – отмахнулся от него Ельцов. – Васька, с таким складом ума не будет тебе в жизни счастья. Бери пример с Мурина. Богатые невесты ищут в женихах чувствительность. Деньги у них и самих есть.

Сиверский только покосился на него. Потом снова выжидательно посмотрел на Мурина.

– Вот, собственно, и все, – развел тот руками. – И я стал искать.

Сиверский задумчиво кивал, поджав губы, точно ждал продолжения. Мурин добавил:

– И это заняло какое-то время. Потому что оказалось, что сейчас в Москве все врут обо всем и у каждого для этого есть какие-то свои причины, не обязательно относящиеся к делу, о котором идет речь, а просто потому, что мир сейчас стал уж больно сложным местом. Каждый карабкается как умеет.

Умолк и он.

– Теперь можно вопросы? – вызвался первым Ельцов.

– Валяй, – махнул Мурин.

– Этот Шольц. Мне кажется, надо его догнать и хорошенько из него все вытрясти. Невиновный не удрал бы. Почему ты сбросил его со счета?

Отозвался Сиверский:

– Кретин. Потому что Мурин сам видал, как злодей шуровал там после взрыва. Это не мог быть Шольц. Шольца вынесло взрывом на мостовую.

– Сам кретин, – обрезал Ельцов.

– Но я же прав?

– Да, Сивер, ты прав. И должен сказать, эта мысль пришла мне в голову куда позже, чем тебе.

– Легко судить, когда тебя самого это не касается, – великодушно оправдал его товарищ.

Мурин продолжил:

– Шольц жулик и брехло, а в сущности – несчастный человек. И когда я понял, что это сделал не Шольц, то задался вопросом: кто же это сделал? Кто еще там был?

Все трое помолчали. Мурину казалось, он слышит, как у его товарищей учащенно бьется сердце. Сиверский сжал губы, разомкнул:

– А тебе не кажется, что самое простое объяснение – самое верное? Мародер. Он отнял у женщины обручальное кольцо. И бог весть что еще собирался сделать, не подоспей вы. Вы его спугнули. Он струхнул. Двое против одного. Тут и за соломинку ухватишься. Ну он и… Правда, одна вещь меня смущает.

– Должно быть, та же, что смутила и меня. Запах. На запах я поначалу не обратил внимания, потому что он тогда был везде. Запах мертвечины. Но я это понял, когда мы с тобой, Ельцов, наткнулись на похоронный обоз. Что, если и злодей, которого я увидал в том доме, был мертв уже некоторое время?

– А что, если нет? – не сдавался Сиверский.

– Арман, француз этот, он дал мне чудной совет: спросите мадам Бопра о том, как она погибла.

– Пф.

– Вот и я, Ельцов, сперва подумал: пф. А потом решил так и сделать. Буквально. Поехал туда и посмотрел на ее кости. На обгорелых ребрах я увидел царапины, сверху и снизу. Как будто лезвие прошло между ними. А ведь я думал, ее убило взрывом. Тогда я спросил себя: а почему, собственно, я так думал? Ведь я сам не видал, что случилось. Кто мне это сказал?

Он по очереди посмотрел на одного, на другого. Одна и та же мысль наползла на них, как туча.

– Боже, какой ужас… – выдохнул Ельцов, совсем как тогда, когда Мурин только кончил изложение событий.

И Сиверский тоже повторил:

– Мурин, а что, если ты ошибаешься? Что, если это не Изотов?

– Для полной ясности осталось спросить двоих, – ответил Мурин. – Заодно и лопату саперам верну.

Глава 16

Попойка была в разгаре, когда они там появились. Изотов утер рот, отшвырнул пустую бутылку:

– Готова!

– Браво! – громыхнуло в ответ. – Ура!

Бутылка грохнула, но не разбилась, покатилась. Докатилась Мурину под ноги.

– Ба! – тут же заорали все навстречу вошедшим. – Вот они! Где ж вас носило?!

– Мур-рин! Др-руж-жище. – Изотов заскреб ногами, силясь встать с дивана, устроенного на полу из седел, сена и попон. Ноги плохо слушались его.

Дым стоял коромыслом. Плавал клубами, извивался щупальцами, теснился слоистыми грудами к потолку – дымили все, вынимая изо рта трубки и сигары только для того, чтобы опрокинуть в глотку еще пунша: огромное корыто, невесть для чего предназначенное в мирное время, было водружено на стол с изорванным сукном. Окна распахнули, но воздух не освежал, а только холодил. Впрочем, всем было жарко. В комнате стоял шум пирушки в разгаре, который не спутаешь ни с одним другим: слишком громкий смех, слишком громкие вопли. Остальное под стать: красные лица, широкие движения, расстегнутые куртки, распахнутые рубахи. Чья-то нетвердая рука теребила гитару. Пахло спиртным, потом, табаком. В камине плясал огонь, по стенам ходили всполохи, тени.

Мурин глядел сквозь качающиеся слои дыма. Изотов просиял:

– Ба! Да ты же совсем сухой! Не дело!

– Мур-рин, это не дело, – пробалаболил кто-то, судя по голосу, находившийся всего в четверти часа от того, чтобы свалиться под стол и уснуть. – Люди рождены равными. Догоняй!