Случай в Москве

– Здорово, – бросил хмуро. – Кто у вас старший?

– Ну я, – ответил чернявый мужик лет тридцати.

Мурин подошел к краю, за которым зиял подвал. Заглянул. Как он и думал, пусто. Растащили.

– Барахло, которое в подвале было…

– Погоди, барин. Разговор был другой. Дюклова, хозяйка то есть, сама сказала: берите, мне оно ни к чему. А теперь что, на попятную?

– Где оно?

На него смотрели молча. Лица ничего не выражали.

– Отнимать я у вас ничего не собираюсь.

– Чего ж тогда допытываешься?

– Мне надобно взглянуть на эти вещи только. И более ничего. Они ваши.

Мужики посовещались глазами. Чернявый качнул бородой. Один положил на землю топор, отошел туда, где виден был устроенный очаг и лежали котомки. Вернулся с небольшим свертком:

– Только что ж я один. Пусть все вертают.

«Поделили», – понял Мурин. Ему стало жаль мадам Бопра. Она была мертва. А вещи ее продолжали жить. Тщета земного колола глаза.

– Вертать не надо, – повторил Мурин, опасаясь, что мужики утаят что-нибудь важное. – Я взгляну только. Прямо здесь. При вас. Даже пальцем ничего не трону.

Они опять переглянулись. Звучало странновато. Но Мурин был в форме, шнуры его блестели золотом, к тому же барин.

– Добро, – наклонил голову старший. – Гляди, не жалко.

В несколько минут перед Муриным лежало все имущество мадам Бопра. В самом деле, скудное. Он присел над ним на корточках, спиной, затылком чувствуя взгляды мужиков. При виде этих вещей опять защемило сердце. Он не мог не думать о той, которая их когда-то выбрала, любила и наделяла смыслом. Взгляд его рассеянно скользил по баночкам, флакончикам, вышитым мешочкам, гребешкам. Обычная дамская дребедень. И ни клочка каких-нибудь бумаг.

– Были бумаги какие-нибудь?

– Не было.

Мурин кивнул. «А если и были, то уже истреблены – на самокрутки, на фунтики, на растопку костерка». Как же теперь быть? Что еще говорил на этот счет господин Арман? Мурин припомнил: мотив, возможность, средство. Всего три понятия. Он блуждал в них, как в трех соснах.

Возможность? Да. Шольц был в доме.

Средство? Допустим. А какой мотив? Луиза Бопра знала, где «режиссер» прятал свои товары. Он ее убил. Боялся, что она раскроет его тайник русским? Зачем бы она стала это делать, если не раскрыла французам? Время убийства, вот чего Мурин не понимал.

Он медленно выпрямился. И тогда заметил то, чего увидеть не ожидал. Крошечный медальон. Дешевый, даже не золотой. Он потянул его за цепочку. Раскрыл. Внутри был православный образок. Его собственная религиозная жизнь была одновременно вялой и запутанной, детское умиление рождественскими и пасхальными службами давно оставило его. Мурин нахмурился.

– Поди сюда, – подозвал чернявого.

Тот нахмурился тоже, подошел:

– Ну.

– Не запряг, – заметил Мурин.

Мужик позволил себе осклабиться.

– Гляди. Не знаешь ли, что это?

– Образ.

– Это я сам вижу. А чей образ? Откуда?

Мужик пожал плечами. Взял медальон.

– Может, тебе случалось его видеть раньше? В какой церкви?

Тот разглядывал лик.

– Может. Это не в Лужах ли который? Погляди, ребята, – повернулся к остальным.

Те тоже подошли. Изучили образок.

– Нет, этот не в Лужах. А в Звонарях.

– И нет. А вовсе с Пушечного двора.

– Звонари.

– Вроде в Лужах.

– Тю! Не слушай ты их, барин. И не в Лужах. А на Песках.

«Москва!» – только и подумал Мурин. Что такое Лужи, Звонари, Пески? Где их искать?

– Говорю, на Песках. Арбатский.

А это название Мурин слыхал.

– Арбат? – переспросил.

– Ну да. Как есть. Я точно помню. Я там посаженным отцом был, вот и знаю.

Арбат! Там, как утверждал Жюден со слов самой Луизы Бопра, она жила до того, как перебралась в дом, ставший ей последним пристанищем. Что Жюден лгал, говоря, будто не был ранее знаком с мадам Бопра, Мурин уже не сомневался. А был ли Жюден виноват в чем-то похуже? Мурин быстро спросил себя: «Мотив? Средство? Возможность?»

Ни один вопрос не отозвался даже эхом ответа. Нет, Жюдена следовало отмести. Он был лгун, не более.

– Как мне отсюда добраться в Арбат?

– На Арбат, – поправили его добрые москвичи.

– Точно. На Арбат.

– Не местный, значит?

– Из Питера.

Посаженный отец усмехнулся, огладил бороду:

– Питерский, ага. Добраться-то можно. Вот выбраться – будет потруднее.

Мурин не стал ломать голову. Предложил три копейки за услугу, но только одну заплатил вперед:

– Остальное получишь, когда вернемся.

И не прогадал. Все, что смущало Мурина в Москве, здесь, в арбатской части, следовало умножить на дюжину. Узенькие улочки не просто изгибались, они напоминали моток спутанных ниток, в сердцах брошенный хозяйкой, которая отчаялась найти кончик. Мурин порадовался, что с ним чичероне. Лапти его проворно ступали подле копыт Азамата, на которого мужик время от времени поглядывал с насмешкой превосходства.

– Коняга только твой – говно, – вдруг сообщил приветливо. – Дикий. Фырк да фырк. А поставь работать, сдохнет.

Мурин спорить не стал.

– Тебе видней.