Случай в Семипалатинске

— Вот оно что, — догадался Гуляко. — Прокопию мошну щипать? Уж не оттого ли Кузьма задрейфил и вы нас позвали?

— А вы боитесь городского головы?

— Плевать я на него хотел, жулик как жулик.

Завод стоял на землях станицы Семипалатинской, в шести верстах за городом. Долетели туда пулей. Дрожки окружили жилую казарму. Лыков сказал Балтабеку:

— Четвертое окно слева.

Казахи кинулись туда, а Лыков столь же спешно ворвался в казарму. За ним поспевал Гуляко с шашкой наголо, лампасники бежали следом.

Сыщик толкнул дверь и рявкнул:

— Санитарная проверка на вшивость! На всех вшей приготовить документы!

Постояльцы загадочной комнаты обмерли, зазвенела оброненная кем-то бутылка. Крепыш в кубовой рубахе с криком «шухер!» прыгнул головой вперед в распахнутое окно. И тут же влетел обратно и растянулся на полу, под глазом у него набухал синяк.

— Не ушибся, дурочка? — ласково спросил Лыков. — Там уж ждут. А ты думал, я под окошко никого не поставил?

Остальные шестеро вскочили и во все глаза глядели на казаков и сыщика.

— Кажись, все в сборе, — обвел тот взглядом озадаченные рожи. Вид у жильцов был что надо: в темном переулке от таких родимчик хватит.

— Бумаги на стол, вещи предъявить к осмотру. У кого оружие, клади медленно, так, чтобы я видел. Кто положит слишком шибко, того могу пристрелить с перепугу.

Вперед выступил туземец в дорогой жилетке, по которой шла серебряная цепочка от часов. Он с достоинством спросил:

— Кто вы такие и по какому праву ворвались? Сначала свои бумаги покажите.

Без акцента шпарит, подумал Алексей Николаевич. И хладнокровие при нем. Тот самый главарь-татарин.

Он показал туземцу полицейский билет и потребовал:

— Теперь твоя очередь. Кто такие, что делаете на спиртовом заводе?

— Мы золотодобывающая артель, а здесь отдыхаем. Я староста, Рустем Юнусов. Все виды у меня, вот, глядите.

Староста полез в хурджин и выложил пачку документов. Алексей Николаевич раскрыл верхний и со смехом показал его Гуляко:

— Смотрите, Юрий Феофилактович. За дураков тут держат коллежских советников особых поручений.

— А что такое? — удивился подхорунжий, разглядывая бумагу. — Вид вроде настоящий…

— Настоящий, да краденый. Выдан Чербактинским волостным правлением Лепсинского уезда Семиреченской области. Таких видов с наложенными печатями зимой сорок шесть штук похитили.

Сыщик повернулся к старосте:

— Они у тебя все такие?

Тот молчал, переводя взгляд с коллежского советника на казаков и обратно. Вдруг лицо его изменилось, он быстро сунул руку в карман. Но сделать ничего не успел — Лыков врезал ему без замаха. Юнусов отлетел в угол. Казаки расценили действия начальства как команду и набросились на «старателей». Через минуту все они стояли на коленях вдоль стены. Алексей Николаевич сидел за столом и рассматривал содержимое хурджина, линейцы рылись в вещах арестованных. В окно за всем этим равнодушно наблюдали найманы.

— Ваше высокоблагородие, вы гляньте! — крикнул вдруг урядник, извлекая из мешка золотой самородок размером с наперсток. — А вот еще!

Он высыпал содержимое на стол, и веселые искры заиграли при свете лампы. Золота было несколько фунтов, в мелких и крупных самородках, некоторые из них содержали вкрапления кварца.

— Пещера Аладдина! — восхитился Гуляко. — Ну, татарва, богато живете.

— Золото законное, владелец копи дал мне на сохранение, — срывающимся голосом заявил староста.

— И как зовут такого щедрого хозяина?

— Британский подданный, господин Мак-Лоу. А прииск его в Каменогорском уезде, поехали, я покажу.

— Надеется сбежать по дороге, — пояснил Алексей Николаевич офицеру. Появление в деле англичанина его сильно заинтересовало.

— Юрий Феофилактович, прикажите вывести их на улицу, — попросил коллежский советник. — Пусть сажают под конвоем в пролетки, поедем в тюремный замок.

Подхорунжий распорядился, и через пять минут колонна уже выехала в сторону города. Балтабек и Кыдырбек Мукашевы остались караулить опустевшую комнату. Алексей Николаевич обещал прислать сына, сам сел в замыкающие дрожки и с ветерком домчался до тюрьмы.

Сыщик сдал арестованных смотрителю, коллежскому регистратору Солотчину, приказав записать их за собой. Тот хихикнул: скоро половина здешних обитателей будет числиться за питерцем. Старосту Алексей Николаевич велел посадить отдельно. Потом внимательно рассмотрел пленников, выбрал из двоих русских того, кто был помоложе, и отвел в допросную.

— Имя!

— По бумагам али как? — дерзко ответил тот.

— Али как, — сказал Лыков, отвешивая наглецу хорошего тумака.

Когда арестант с трудом поднялся, сыщик произнес угрожающе:

— Веселиться тебе не с чего. За убийство полицмейстера петлю выпишут, там и позубоскалишь. Когда вешают, язык наружу вываливается.

— Какое убийство, какого полицмейстера? — закричал парень. — Мы рыжье с приисков воровали!

— Смотри сюда, голова с опилками. Вот мои бумаги. Ты грамотный хоть?

— Грамотный, ваше высокоблагородие! — Арестант уже не думал дерзить, а ел глазами начальство.

— Имя!

— Казимир Багильдз.

— Как? Опять смеешься?!

— Ей-богу, ваше высокоблагородие, правду говорю. Отец мой из ссыльных поляков, вот так и вышло.