— А вы почему не едите? — спрашиваю, опуская пальцы в вазочку с водой и лимоном.
— Мне нравится на тебя смотреть, — отвечает он, и я чуть не опрокидываю вазочку. — Я уже говорил тебе, что ты очень красивая? И еще мне нравится, что у тебя хороший аппетит.
Лихорадочно придумываю, что ответить, но в голове находится лишь какая-то ерунда, так что выбирать не приходится. Говорю как есть.
— Благодарю. А вот вы выглядите уставшим, — стараюсь вложить в свои слова побольше участия.
Переговариваться приходится, наклонившись друг к другу, чтобы не перекрикивать наших шумных веселящихся гостей.
— Да, я не выспался, — кивает Данилевский, — полночи охотился за перепелками.
— Вы справились на отлично, Давид, особенно если учесть, что перепелки были маринованные.
Муж прикрывает глаза рукой и беззвучно смеется. Отсмеявшись, вытирает уголки глаз и спрашивает:
— Так что почетное звание ночного охотника на маринованных перепелок я заслужил? Кстати, ты зря ехидничаешь. Если бы ты видела, с каким боем они мне достались, то так не язвила.
— Да знаю я, — машу рукой, — Чабехану пришлось на день закрыть ресторан, потому что вы всех перепелок выгребли.
— Меня пугает твоя осведомленность, Марта, — говорит Давид, только вид у него при этом вовсе не испуганный, а, скорее, восторженный. И добавляет задумчиво: — Может, и мне начать подслушивать?
Краснею и отворачиваюсь, буркнув под нос, что никто ничего не подслушивает. Как тут поднимается очередной оратор с пожеланиями наследников, причем сразу и побольше. А следом доносится знакомый голос злыдни Раяны:
— За скорое появление Давида Давидовича!
Поднимается такой галдеж, как будто мы с Данилевским уже прямо сейчас на их глазах приступаем к созданию Давида Давидовича. Ну что за люди, а?
Я даже глаза закрываю, и вдруг мою ладонь, лежащую на подлокотнике, накрывает твердая рука. Забирает себе, перекладывает на подлокотник кресла. Переплетает пальцы, и так мы дальше и сидим. Можно сказать, начало положено…
Когда галдеж немного утихомиривается, на другом конце стола берет слово главный охранник моего мужа. Руку мою при этом Давид не отпускает.
— Давид Давидович, там, откуда родом ваша жена, есть прекрасный обычай. На свадьбах, когда гостям напиток кажется горьким, они просят молодых его подсластить. Вы позволите?
И конечно этот режиссер-постановщик мой муж — уверена, это его работа! — благосклонно «позволяет».
— Горько! — кричит охрана Данилевского. Работники неуверенно переглядываются и тоже подхватывают.
Давид разворачивается ко мне, запускает руку в волосы, и меня будто парализует.
— Так в чем же счастье, Марта? — спрашивает он, приближаясь вплотную.
Нас закрывает от всех его широкая спина, он нависает надо мной, и когда его губы прижимаются к моим, я перестаю дышать.
— В чем? — горячий шепот Данилевский звучит в подкорке и отдается в затылке. И я решаюсь.
— В любви, — еле шевелю пересохшими губами, а он вновь опаляет меня поцелуем, — но только…
— Что?.. — его дыхание такое же горячее.
— Она должна… быть взаимной, — наконец-то выдыхаю, и Давид отстраняется.
Несколько секунд его горящие черные глаза буквально меня испепеляют, но затем он снова берет меня за руку и поворачивается к гостям. Как будто ничего и не было. Только дыхание чуть сбитое. Я вон на грани обездвиживания, обезвоживания и нехватки кислорода.
Хорошо, что на меня никто уже не обращает внимания, потому что начинаются танцы. А местные танцы я обожаю, это целое искусство. Нам еще несколько раз кричат «Горько», но муж целует меня достаточно целомудренно, в уголки губ. Его близость волнует, но по крайней мере это уже не так неожиданно.
— Ты не хочешь потанцевать, Марта? — спрашивает Давид, и я неуверенно пожимаю плечами.
— Я не умею так красиво, как они, — это правда, даже злыдня Раяна плывет по кругу плавно и грациозно. — И вы же не танцуете.
— И что? Ты не должна сидеть возле меня, — Давид подзывает Селима, и тот быстро организовывает для меня мастер-класс по танцам с помощью работниц помоложе.
— Ну как вам? — плюхаюсь я рядом с мужем через время раскрасневшаяся и счастливая. Уже темнеет, и вокруг загораются большие садовые фонари. — У меня получается?
Специально напрашиваюсь на похвалу, потому что сама вижу, что выходит очень даже неплохо.
— Ты на редкость способная ученица, — говорит он. — Хочешь чего-нибудь?
— Пить хочу!
Давид протягивает мне сок и смотрит, как я пью, зачем-то придерживая стакан. Что-то смутно крутится в голове, но тут раздается очередное «Горько!» и передо мной оказывается лицо Данилевского.
— У тебя глаза блестят как звезды, — хрипло говорит он и прижимается губами.
Его глаза опасно вспыхивают, в моей груди будто разлился кипяток. Я не успеваю ахнуть, как мои губы раздвигаются, в рот проникает горячий язык, и у меня отнимаются все конечности.
Чувствую себя бабочкой, пришпиленной ко стулу. Безвольно обмякаю, кажется, сейчас я просто сползу со стула на землю. Не сползу, стеку. Хватаюсь за плечи Давида, и он с коротким стоном углубляет поцелуй.
Глава 16