Случайная свадьба

Видимо, он пока еще был не в силах говорить.

Он снова что-то пробормотал, и рука его прикоснулась к ее груди.

Она вздрогнула. Он был полусонный, и она подумала, что он, наверное, сам не понимает, что делает. Она продолжила поглаживать его по голове, хотя совсем не была уверена, кого это успокаивает больше — его или ее.

— М-м-м, приятно, — пробормотал он и, обхватив ладонью ее грудь, погладил сосок подушечкой большого пальца.

Ощущение было сходно с ударом молнии.

Она вскочила с кровати и воскликнула:

— Вы это прекратите!

Пусть даже в полусне, но он не должен делать такие вещи.

Тут она вспомнила о том, как сама реагировала нынче утром на его прикосновение, и покраснела. Но это было не одно и то же. Сейчас он умышленно прикоснулся к ней.

А утром она умышленно прижалась к нему в ответ.

Когда она вскочила с кровати, он упал на спину и наполовину зарылся в подушках. Один его глаз медленно открылся.

— Вернись на кровать.

— Ни за что, — заявила она.

Все-таки прав был преподобный Матесон: этот человек — распутник. Как ни странно, она почувствовала что-то вроде сожаления.

Он пристально взглянул на нее.

— Что... тебе не понравилось?

Может быть, нужно объяснить ситуацию распутнику?

— Я не люблю, когда ко мне прикасаются таким образом.

— Но тебе это нравилось.

В синем глазу вспыхнули искорки, потом он закрылся.

Она сложила руки на груди, чтобы прикрыть предательски напрягшиеся соски, и сердито взглянула на якобы спящего шалопая.

Они ведь даже не представились друг другу.

— Ну что ж, тогда, если вы проснулись, давайте воспользуемся удобным случаем и придадим вам приличный вид.

— Значит, у меня еще есть надежда исправиться? — промолвил он, снова открыв один глаз.

— Я имею в виду — наденем на вас приличную одежду. У меня тут имеется ночная сорочка викария. Увидев, что вы путешествуете, не имея при себе ночной сорочки, он по доброте своей пожертвовал вам свою собственную.

С кровати донеслось сдержанное фырканье.

— Он осенил ее крестным знамением?

Несмотря на закрытые глаза и напряженное от боли лицо, его красивые губы дрогнули в едва заметной улыбке. Озорство прорывалось сквозь боль. Он был чертовски неотразим.

Она не могла оставлять его голым под одеялом больше ни минуты. Когда он оденется, ей будет легче ухаживать за ним.

А еще лучше было бы связать его по рукам и ногам.

Она надеялась, что викарий и впрямь осенил крестом свою ночную сорочку.

Она встряхнула сорочку и помогла ему надеть ее.

— Могли бы и помочь, — проворчала она.

— Зачем? Ты хорошо справляешься, — сказал он.

Как он мог смеяться, если явно страдал от боли?

Она оставила сорочку натянутой только до пояса. Если он захочет натянуть ее ниже и закрыть бедра, ноги и... другие части тела, то пусть делает это сам. Она торопливо взбила подушки и поправила одеяло.

— Как вас зовут?

Он не ответил.

— Куда вы направлялись? Может быть, кого-нибудь нужно известить? Жену? Ваша семья, должно быть, беспокоится.

Как-то странно взглянув на нее, он наморщил лоб, потом медленно закрыл глаза. Кожа его приобрела землистый оттенок, морщины, образовавшиеся вокруг глаз и рта, снова углубились. Он и впрямь обессилел.

Она почувствовала себя немного виноватой, что заставила его надеть ночную рубаху, но ей было гораздо спокойнее, когда он был более или менее одет. Не могла же она оставить его голым в кровати на целый день. Тем более когда в доме дети.

Она не сердилась на него, нет. Он был таким, каков есть. Она сама виновата, что почувствовала себя такой разочарованной и расстроенной. Она была настолько глупа, что позволила себе неравнодушное отношение к лежащему без сознания мужчине и последовавший за этим разгул фантазии, а также мысль о том, что утренние мечты могут осуществиться.

Мэдди было нужно не только чтобы он был прилично одет, но и чтобы освободил ее кровать и как можно скорее исчез из ее жизни.

Он не знал, сколько времени он был без сознания. Он очень внимательно осмотрел все, что его окружало, отыскивая хоть что-нибудь, что подсказало бы, где он находится, не считая того, что лежит в кровати, встроенной в альков. Он поерзал, и постель зашуршала. Неужели под ним соломенный матрас?

Он заметил полдюжины гвоздей, вбитых в стену. На них висела какая-то женская одежда: пара платьев, накидка, выцветший зеленый плащ. Только один гвоздь был занят мужской одеждой. Там висели сюртук, бриджи и сорочка из тонкого льняного полотна.

Ни одна из этих вещей не выглядела знакомой.

Он раздвинул занавески. Как оказалось, он находился в комнате небольшого коттеджа, стены которой были отштукатурены и побелены известью, а пол выложен каменными плитами. Потолок в комнате был низкий и закопченный. Старая, грубо обработанная дверь закрывалась на деревянную щеколду, над которой поблескивала тяжелая металлическая задвижка, казавшаяся неуместной на фоне старого дерева. В комнате имелся камин, и в нем горел огонь. Над огнем были подвешены чайник и котелок.

У него заурчало в животе. Он почувствовал приятный аромат еды. К этому аппетитному аромату примешивался едва заметный запах пчелиного воска и чистого постельного белья.