Его фраза так похожа на ту, что он однажды сказал мне в прошлом… Только вот теперь, по прошествии времени, мои чувства совершенно противоположны тем. По венам разливается тепло, когда я окидываю взглядом любимого. Он в ответ обаятельно улыбается, демонстрируя ямочки на щеках, и старательно что-то прячет от меня в руках у себя за спиной. "Наивный!" — усмехаюсь про себя.
Срабатывает что-то древнее — инстинктивное, и я наклоняю кокетливо голову набок, от чего тёмная масса блестящих волос, словно бурная река, эффектным шёлковым потоком растекается по плечам. Уж что-что, а сюрпризы я очень даже люблю! Прикрываю вспыхнувшие в нетерпении блестящие зелёные глаза ресницами. Ну же! Вопросительно приподнимаю бровь, показывая этим жестом, что как не старайся, от моего взгляда совершено ничего не утаить.
— Что у тебя там? — пытаюсь сделать скучающий и совсем незаинтересованный голос, но, как не стараюсь, в нем звенит нетерпение, на что Давид откликается слегка хриплым мягким смехом. Его не надо спрашивать два раза. Давид уже возле меня, а я, блаженно прикрыв глаза, прикасаюсь щекой к тугим лепесткам шикарного букета светло-кремовых свежесрезанных кустовых роз. Они такие красивые! Будто кто-то, совсем не жалея времени, тщательно отбирал бутон за бутоном, следя за тем, чтобы они были схожи не только по цвету, но и по форме.
— Моей красавице, — целует нежно в лоб и я, зардевшись от удовольствия, почти мурлычу, как кошка, объевшаяся сливок. Даже шипы срезаны…
— Ой, спасибо, любимый, — слово "любимый" срывается с губ совершенно естественно — как дыхание.
Ощущаю, с какой бешеной скоростью лупит со всей силы мужское сердце под моей ладонью, что расслабленно покоится на широкой груди Давида, обтянутой приятной белой тканью рубашки. Я даже не думала, что такое простое слово, как «любимый» может настолько сильно взволновать Давида. Мгновенное раскаяние пронзает острой ядовитой стрелой, заставляя отложить букет чуть поодаль от себя на диванчик, и нежно запустить пальцы в прохладные шелковистые пряди волос будущего мужа. Как же редко я дарю ему тепло и ласку, что незначительное внимание так действует на жениха…
Словно не доверяя услышанному, Давид отстраняется и осторожно смотрит на меня своими невозможно тёмными глазами. Я в свою очередь, занята тем, что зачаровано рассматриваю янтарные крапинки вокруг его зрачка. И как я раньше не замечала всей красоты карих глаз?! Никакие синие или зеленые и рядом не стоят!
— Как ты меня назвала? — бархатный баритон, касаясь слуха, будто ласкает, посылая миллиард мурашек от запястий до предплечий, от чего я прикусываю нижнюю губу.
Взгляд Давида тут же вспыхивает такой дикой жаждой, что сердце замирает, словно подорванное на мине, а затем, пропустив несколько толчков, бросается вскачь.
— Любимый… — повторяю послушно, разглядывая смущено волевое лицо из-под длинных ресниц, лаская при этом кончиками пальцев скулу Давида, слегка колючую от черной однодневной щетины. — Любимый, — вновь произношу с придыханием, задавая тон древней, как сам мир, игре между мужчиной и женщиной.
Мощная грудная клетка начинает вздыматься быстрее. В глазах жениха появляется самый настоящий ураган, когда он скользит взглядом по моим тонким чертам лица, пока полностью не сосредотачивается на слегка приоткрытых губах.
— Твои губы — это просто ловушка для грешника, Мирьям, — голос Давида становится низким и таким глубоким.
Я таю в его сильных руках, словно сливочное мороженное под палящими лучами солнца. Из широкой мужской груди вырывается сдавленный звук и мои губы опаляет чувственный, но, между тем, такой до дрожи властный поцелуй. Словно горячий шёлк, его язык напористо проходится по нёбу, а затем нетерпеливо касается моего вдруг оробевшего язычка. Судорожно втягиваю воздух, совсем растерявшись от острых и таких сильных ощущений. Легкие сразу же заполняет так полюбившийся мне аромат кедра.
Напор Давида меня очаровывает ведь, по сути, со всей армией поклонников, я оставалась совершенно невинной до той самой ночи с Давидом. Он стал первым во всем — поцелуи, ласки, близость. Первый и единственный. Если флирт — моя «территория», то сейчас власть полностью и неоспоримо сосредоточена в опытных руках Давида. Мужская ладонь, широкая и тёплая, так волнующе скользит по моим бёдрам, что в глубине груди зарождается томный стон.
Непроизвольно, почти механически, мои пальцы ныряют в пространство между пуговиц рубашки, чтобы прикоснуться к смуглой гладкой коже. С жадной настойчивостью сильные руки Давида все сильнее сминают воздушный материал моей шелковой алебастровой сорочки. Настойчиво приподнимая желтый материал ткани, он нетерпеливо касается подушечками пальцев нежной, светлой, будто сливки, кожи.
Давид неожиданно прерывает этот влажный, страстный до дрожи в ногах поцелуй и бормочет куда-то мне в макушку: