– От арабов. Мы с ними работаем, перегоняем машины на Территории. Они позвонили и сказали, что не имеют к этому отношения.
– Арабов много. Может, это другие.
– Ты когда-нибудь бывал в Палестинской автономии? Там же полная неразбериха. Утром он ворует машины, днем работает в полиции, а вечером болтает с двоюродным братом, одним из лидеров ХАМАСа. Ему бы арестовать братца, но мама запрещает.
– Я тут познакомился с парнем, – сказал я, разглядывая рукоятки ножей. – Его жена и дочь погибли, когда вы пытались убить ракетой Кляйнмана. Девочке было два года.
Он выпрямился. Кажется, я только что приобрел нового врага.
– Ладно, – сказал он. – Пошли, заберешь его.
Мы снова миновали гостиную и спустились по лестнице в подвал, поделенный надвое. Справа располагалась просторная игровая комната с телевизором, из которого плющом свисали провода приставки PlayStation, слева – небольшая кухонька с холодильником и кофемашиной, напротив – железная дверь в бомбоубежище, запертая на два замка. Он снял с крюка в стене связку ключей и отомкнул замки, нисколько не опасаясь, что узник вырвется на волю и набросится на него.
Когда дверь открылась, я понял, почему он был так спокоен. Сын Кляйнмана сидел с неестественно вывернутой рукой на полу, прислонившись спиной к стене, и тихо плакал. Похоже, он занимался этим уже не первый час. Рубашка на груди промокла от слез и соплей. Рыхловатого телосложения, ниже среднего роста, с черными волосами, налаченными так, что о них можно было бы разбивать яйца. Судя по одежде, никто не догадался бы, что он собрался на мокрое дело: белые брюки, светлые мокасины, темно-красная рубашка с косым воротом, как у поваров на прогулочных лайнерах. Рам, с опозданием вспомнил я. Софи как-то говорила, что его зовут Рам.
В течение одного странного мгновения ничего не происходило. Мы просто стояли и смотрели на парня. Потом дядя Авнер беззлобно пнул его босой ногой:
– Вставай, щенок. За тобой пришли.
Пацан поднял на нас зареванные глаза:
– Тебя папа прислал?
Я не счел нужным утруждать себя ответом, наклонился и помог ему подняться. Он с трудом встал и привалился ко мне, шумно вздыхая от облегчения. Я бы обошелся и без его объятий. Во время Ливанской войны я побывал на достаточном количестве похорон, чтобы знать, что люди значительно тяжелее, когда плачут.
– Выведи его через заднюю дверь, – сказал дядя Авнер. – Не хочу, чтобы жена его видела.
Это оказалось намного легче сказать, чем сделать, но через десять минут мы уже сидели в моей машине и катили на юг. Наверное, дорожная тряска обострила его боль, потому что он застонал и следом выругался. Я велел ему заткнуться. На улочке за площадью Государства я притормозил и заглушил мотор.
– Почему мы остановились? – испуганно спросил он. – Мне надо в больницу.
Я молча в упор смотрел на него. Когда-то, в те времена, когда мы с Кравицем были еще молодыми следователями, мы полтора часа без перерыва орали на арестованного в допросной, засыпая его вопросами и не получив ни одного ответа. В конце концов Чику надоело сидеть за односторонним стеклом. Он вошел в допросную, попросил нас удалиться, сел напротив арестованного и десять минут молча ел его глазами, после чего встал, влепил ему пощечину и снова сел. Через десять минут он повторил то же самое. В результате, когда он задал первый вопрос, арестованный был так счастлив, что подписал добровольное признание, хотя никто от него этого не требовал.
– Что ты там делал? – спросил я.
– Где?
– Во дворе у Нохи.
– Он пытался убить Ора.
– Кто это?
– Ор. Мой младший брат.
Ор и Рам. Видимо, Кляйнман не в состоянии запоминать более длинные имена.
– Откуда ты знал, куда идти?
– Он сам мне сказал.
– Кто?
– Парень, который хотел убить Ора. Он приехал на встречу на той же машине, которая чуть не сбила Ора. Прокатный «Ситроен-Берлинго».
Маленький белый пикап, вспомнил я слова Кравица.
– Зачем он к тебе приехал?
– Он сказал, что ему не заплатили. Авихаиль нанял его убить Ора, а когда он пришел за деньгами, сказал, что пусть сначала доведет дело до конца.
– Он просил у тебя что-нибудь?
– Я ему дал две тысячи шекелей. Все, что смог получить в банкомате.
– Как он выглядел?
– Кто?
– Убийца.
Он задумался, обхватив сломанную руку, будто пытался загнать боль назад под кожу.
– Худой такой, – сказал он. – Короткие волосы. Ашкеназ.
– Сколько лет?
– Не знаю. Тридцать с чем-то.
– Во что был одет?
– Джинсы, белая футболка. Ничего особенного.
– Как он назвался?
– Нати.
Нати. Как Анати. Если Альтер надеялся замаскироваться, то оставил за собой такой огненный шлейф, что им можно осветить целый стадион. С другой стороны, он вряд ли опасался, что его опознают. Никто, кроме меня, не знал о его существовании. Я завел мотор и взял курс на больницу «Ихилов». У входа стоял охранник. Я проехал мимо и остановился перед приемным покоем. Сын Кляйнмана никак не мог решить, то ли поблагодарить меня, то ли послать куда подальше, и в результате не сделал ни того ни другого.
– Потом отправляйся в дом отца, – сказал я, – и в ближайшие дни не высовывай наружу носа.