Случайно

Ева забралась на скамью с ногами, но вскоре спустила ноги на пол и отряхнула брюки. Она стала вспоминать слова песенки «В семнадцать лет»: там по сюжету девушка воображает, что парни звонят ей и признаются в любви, — ей ничего не остается как только придумывать себе воздыхателей, потому что она дурнушка и никто не шлет ей «валентинок». А еще была печальная песня Марианн Фейтфул[46] про женщину, у которой в ее тридцать семь «все кончено», и она думает, что уже никогда ей не промчаться по Парижу с развевающимися волосами в спортивном кабриолете. Все кончено в семнадцать. И все снова кончено в тридцать семь. А мне-то уже сорок два, подумала Ева. С меня хватит. Ей припомнилась песня какого-то немецкого рокера — кассету принес им в класс для практики перевода учитель немецкого, — светлый щуплый юноша, вероятно, не старше двадцати двух. Sie ist vierzig — пел он- und siefragt sich, wares nun schonalles?[47] Ведь она уже никогда не побывает в Калифорнии, в свои сорок два, старая тетка? Ей уж никогда не порезвиться в море с Джимми Дином и остальными кинозвездами, о которых она грезила. Оставь надежду всяк сюда входящий. Ева-15, оторвав взгляд от парты, взглянула на Еву-42 — мол, прикинь, сколько лет коту под хвост! — и подмигнула. Ева-42, сидя в церкви, позади которой под травой и могильными плитами покоились сотни усопших, вдруг подумала, интересно, как идут ее книги на «Амазоне». Интересно, есть в этой дыре интернет, чтобы пойти и проверить.

Потом она подумала, а пошли бы ее книги (ко дну?) на настоящей Амазонке, если бы она бросала их через борт корабля.

Эта картина — она стоит на палубе и смотрит, как тонут ее собственные книги, — была так нелепа, что она от неожиданности расхохоталась в голос. Звонкий смех наполнил всю церковь. Какая невоспитанность. Когда она перестала смеяться, эхо еще долго стояло у нее в ушах.

Она закрыла церковь и вернула ключ суровой хранительнице.

— Что у тебя с коленом? — ни с того ни с сего спросила как-то вечером у Евы Амбер.

— Ничего, — сказала она. — А что?

— Когда ты сидишь, то все время держишься за него вот так, под таким углом, — сказала Амбер.

— Да нет, — сказала она. — А вообще странно, что ты спросила, — я действительно сильно повредила колено, но это было много лет назад, все давно прошло. Вот странно. Я и не замечала за собой этой привычки. Неверное, я до сих пор тревожусь за него.

— Колено выздоровело не до конца, — сказала Амбер, — раз ты все время за него держишься.

— Но я ничего не чувствую, — сказала Ева.

— Зато я вижу, — отвечала Амбер.

Она подошла к Еве и опустилась перед ней на колени. Затем обхватила ее за колено обеими ладонями и начала разминать его мышцы большими пальцами. От колена по всему телу Евы расходилась волна паники.

— Право не стоит, у меня ничего не болит, — сказала она.

Амбер словно не слышала. Она надавливала на колено очень сильно. Ладони у нее были горячие.

Осторожно, — сказала Ева.

Ага, — сказала Амбер.

Она начала массировать колено рукой, и у Евы возникло странное ощущение — обычно оно возникало у нее в самолете в неприятный момент взлета, — сердце ушло в пятки, тело напряжено в ожидании худшего, ноги уперты в пол, руки крепко сжимают подлокотники.

Ева решила нарушить молчание. И стала говорить, что в голову взбредет.

Позже вечером, когда они собирались ложиться, оказалось, что Майкл на нее всерьез обиделся.

— Ты никогда не говорила, что у тебя больное колено, — сказал он. — Мы вместе столько лет, а ты никогда об этом не упоминала, ни единого раза. Почему, Ева?

— Ты не спрашивал, — ответила Ева и улеглась в кровать.

Майкл: Так что же случилось?

Ева: Я упала с лошади.

Майкл: С лошади? Ты что, занималась верховой ездой?

Ева: Это было до тебя.

Майкл не слушал, ему на самом деле было все равно, что с ней случилось. Он метался по спальне как балованный мальчишка в поисках своей любимой подушки. Ева откинула одеяло, чтобы он увидел: подушка у нее под коленом.

Ева: Я возьму ее на эту ночь, ладно?

Майкл: Ты же знаешь, это невозможно. Я не могу без нее спать.

Ева: Тебе что, трудно взять другую? Так я точно засну, мне нужно положить что-нибудь под мою бедную коленку после этой экзекуции, а твоя подушка как раз идеальной формы.

На самом деле ощущения в колене были прекрасные, но она не хотела признаваться в этом Майклу. На самом деле она чувствала себя лучше, чем за все последние годы, и Еве было досадно, хотя она и понимала, что это эгоизм, что Майкл ни разу за их долгую — больше десяти лет! — совместную жизнь не заметил, что у нее больное колено. Для этого им понадобилась какая-то незнакомая девица. Сколько еще мелочей от него ускользнуло? И сколького не замечала она, привыкнув молча принимать его «странности»?

Она отдала Майклу подушку; он тут же погасил свет и водрузил подушку на ухо.

Ева неподвижно лежала в темноте, сложив руки на животе. Лежала, а ее раздражение все росло и росло.

Она очень осторожно выбралась из постели, надела халат и тихонечко спустилась вниз.