Случайному гостю

— От кого это? — задаю я нескромный вопрос.

— Считай это подарком, — говорит моя собеседница и дергает за толстую сонетку. Нас разделяет глухая бордовая штора с тусклой надписью: Dorotee. Weissagen und Gaben[109].

Я смотрю на мятый кусочек бумаги и замечаю, что он растёт — его края щекочут мне руку.

«Ну конечно! — торжествующе думаю я, рассматривая „подарок“. — Куда же без этого».

На ладони у меня карта «Паж Кубков», томный юноша в ренессансном одеянии, его обтягивающие штаны я втайне считаю колготами.

Тут колокольный звон усиливается, и откуда-то снизу вылетает маленькая фигурка в красном плаще и с трещоткой в лапе.

— Радуйся! — тоненько кричит фигурка. — Тёмные дни уходят!

— Непослушный! — охотно радуюсь я.

Мышонок несется вместе со своей трещоткой вверх, по переходам и кавернам внутришкафного пространства, достигнув соседней с Doroteeй ниши, он с размаху прыгает мне на плечо. Трещотка хрустит прямо мне в ухо.

— О, — говорит мышонок глядя мне в ладонь. — Право на легкомыслие!

— Не думаю, — отвечаю я. — Пристрастие, лень, неверность, обольщение, плутовство, дешёвый эпатаж…. Это мне подарили.

— О, — опять выпискивает мышонок. — Не стоит к этому относиться как к перевёрнутой карте.

Я поворачиваю голову к нему и вижу прямо перед собой розовый нос и отчаянно шевелящиеся вибрисы…

— Ты один тут такой умный? — насмешливее чем хотелось спрашиваю я.

— Я Непослушный, — грустно отвечает мышонок. — Но право на легкомыслие — это здорово.

И он гремит трещоткой.

— А я к тебе с просьбой, — говорю я мышонку. От неожиданности он роняет свою погремушку и вытягивается в струнку, обвив себя хвостом.

— Для нас это честь, — взволнованно произносит он.

— Мне нужна твоя помощь в украшении… — бросаю я пробный камень — мышонок благоговейно замирает, — ёлки! — выдыхаю я, и почти зажмуриваюсь — так хочется, чтобы он согласился.

— Ты уже знаешь, что я не откажусь, — произносит мышонок после некоего молчания.

Он поднимает на меня агатовые глазки.

— Но я не могу сделать это совсем бесплатно, — выговаривает он, слегка запнувшись на слове «совсем».

Откровенно говоря, я несколько сникаю.

— Чего же ты захочешь? — грустно спрашиваю я у Мышонка. — Мой молочный зуб? Или левый краешек, моей тени?

— Что ты! Как можно! Это такое варварство! — подпрыгивает мышонок, и я чувствую край его плаща щекой.

— Ну говори же, — подбадриваю я, — я ведь имею право выслушать.

— Несколько шерстинок, — и мышонок попискивает от волнения. — Несколько шерстинок Хищника-Помощницы…

— Хоть целый хвост, — радостно говорю я и спохватываюсь. — Я надеюсь, речь не идёт о наведении порчи? — как можно строже спрашиваю я, но голос мой вздрагивает.

Мышонок перебирается на мою ладонь и становится похож на раздавленный цветок. Он нервно озирается.

— Всякий… — и мышонок воровито оглядывается через левый бок, — всякий, кто сотворит магию, тёмную магию по отношению к Хозяйке, её семье или… Помощникам — будет изгнан!!!

— Тоже мне, — говорю я. — Подумаешь — выгнали из шкафа! Велико ли горе.

— Это невыносимо для нас, — пискляво возражает Непослушный. — Изгнанный становится Бездомной Мышью… Ну, таким, как все остальные… уличные, дикие.

— Дикая мышь — это наказание, — соглашаюсь я.

— Настоящее, — поддакивает мышонок.

— Так я жду тебя у ёлки? — говорю я, пододвигаясь к шкафу. Мышонок ярким пятнышком прыгает в нутро «сыра», подбирает свою трещотку и производя массу разнообразных звуков, верещит:

— Я должен обежать всех! Пять минут!!!.

На всякий случай я притворяю дверцы шкафа. «Обежать всех…», — фыркаю я про себя, вообразив, как мышонок говорит кульку наших с Витей носков: «Все за мной! На ёлочку! Ура!»

— Кого-то он приведёт? — размышляю я и иду к игрушкам.

Разложив листы пергаментной бумаги на полу, я выкладываю маленьких стеклянных жильцов ёлки, игрушки из «секретерки» надменно и чуть лукаво наблюдают с высот дерева за моей возней внизу. На ступеньках лесенки лежит несколько зелёных игл.

Я вытаскиваю маленькую коробку, в ней Девочки — Красная Шапочка с недобрым лицом и подозрительным содержимым лукошка — не иначе, она догнала и съела Волка, напрасно болтавшего о погоде с дерзкой девчонкой, Дюймовочка, безмятежная, как небо над дюнами Ютландии. Плохая копия Цветочницы. И Герда. Герда с широко распахнутыми серыми глазами, на ней коротковатые, словно подстреленные вещи и Красные Башмачки.

Деву-защитницу я вешаю неподалеку от Солдатика, она вращается на верёвочке и вот-вот — закатает рукава ещё выше, выдернет нитку из волос и ринется по всей ёлке, искать Кая, да вот только скинет перед этим Красные Башмачки.

Те самые, что бросила она в реку (плясали ли они в её руках?)…