Случайному гостю

Вазон с розами храбро алеет на окне, а вишенка и розмарин укрыты в детской. Там же, где замок из картона и пуха — с зеркальцем около крылечка… Танцорка откалывает свои беспечальные арабески и антраша, одноногий солдатик вечно стоит в дозоре — у неё на груди брошка-стекляшка, у него в груди запёкшееся оловянное сердце — плачет тяжкими слезами. Грядёт Святвечер и старая сказка с вьюгой и погоней, и ельником на горизонте — черным непроходимым — а в глубине ветвей мерцает сквозь пелену снежных хлопьев золотой фонарик. Или жёлтый взгляд. Все туфельки поутру оказались рваными. Ведьм мучает голод, всегда… Снегопад. Снег унесёт ж…

…А от танцорки не осталось ничего…

Вигилия — идет звезда чудна.

И, наверное, успеют вслед ей Три Царя: до двери мелок — для деток цукерок.

Мы, присев, как жители Севера у огня, у коробок из недр антресолей, открыли ящики с игрушками. Зашелестела калька. Чуть золотые пылинки затанцевали в луче света. Игрушки глянули на нас доверчивыми стеклянными глазами, на мгновение мне показалось, что некоторые сладко потянулись в своих ватных коконах.

Бабушка, огладив фигурки пальцами, тихонько хмыкнула, встала, сходила на кухню, принесла мисочку апельсиновых корок. С какими-то странными словами, оставляющими по себе дымок, как от бенгальского огонька, разбросала корки под деревом.

Мы каждый год разбрасываем их там — от кошки. От какой кошки? Наша кошка игнорирует ёлку как вид. Заходя в тёти-Женину комнату, где ёлка и стоит, Вакса каждый раз демонстративно чихает, я все жду — может, отсморкается….

Дерево возвышается над нами, огромное, тёмно-зелёное и торжественное, как готический собор.

— Как помнишь, я бы хотела… — начинает бабушка — пальцы её пробегают по рукавам, она хлопает по карману, видно забыла спички на кухне. — Я бы хотела… — И она смотрит на меня, склонив голову набок.

— Начинай прибирать хо… ёлку в этом году ты.

— О! — говорю я. — Могу не успеть.

— До Бития закончишь, — милостиво сообщает бабушка.

На пороге комнаты, Вакса издает нечто, очень похожее на короткий смешок.

Битие — это Избиение Младенцев — 28 декабря. В этот день солдаты Ирода убивали детей, родившихся в одну неделю со Спасителем. Еще в этот день начинаются каникулы…

Бабушкина фраза вызывает у меня смутные ассоциации с неприятной историей о разбитой сахарнице, а также о выбивалке для ковров.

— А! — говорю я. — Тогда я не волнуюсь.

— Аккурат волноваться мне, — произносит бабушка и удаляется в сторону кухни, из коридора доносится: — Можешь открыть секретерку. Ты можешь…

Я взволнован, Вакса тоже, она тревожно нюхает воздух, сидя на пороге комнаты.

Секретерка — большая коробка с шестью выдвижными ящиками. Она оббита выцветшим синим бархатом-аксамитом с уже еле различимыми восьмиконечными звёздами, тисненными на нём. По углам синий бархат истончился и явно видна кожаная основа секретерки. Позолота-то сотрётся…

В принципе секретерка похожа на маленький, пыльный, синий шкафчик. На передней стенке — дверцах — замок. Два тусклых глядящих друг на друга ангела с трубами. Ключа давно нет, но это не страшно — секретерку может открыть бабушка, только она, без ключа. Теперь могу и я. Иначе бы бабушка сделала это сама.

— Один для веселья, второй для радости. Третий и четвертый — прогнать печаль, Пятый, шестой — прогнать бесполезный гнев. Семь, восемь, девять — держатся недолго. Девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один — тёмные дни теперь ушли, — бормочу я себе под нос. И прислушиваюсь. Тихо — в окне, на фоне серого неба, кружат одинокие снежинки, хлопают крыльями голуби во дворе, далеко в городе звенят трамваи. Секретерка заперта.

— Тёмные дни теперь ушли! — повторяю я. Ангелы, переливаясь подобно ртути, медленно разворачиваются, освежая свой серебряный блеск. Теперь их трубы направлены в разные стороны, по-прежнему возвещая миру Пришествие. Еле различимые звезды волной кочуют по поверхности ящика.

Секретерка открывается. На внутренней створке правой дверцы, на хрупкой от старости обивке цвета слоновой кости, уже начинающими отливать рыжинкой чернилами размашисто написано: Geliny zabawki[108]…

Коробку подарил бабушке мой прадед, в 1903 году. Ей, тогдашней, было семь лет.

…Утро Вигилии — как много можно успеть…

Я тщательно протираю пальцы платком, волнуюсь. По очереди я выдвигаю ящички. В верхнем — тяжёлая, белая с тускло-золотой серединой восьмиконечная звезда — навершие любой ёлки империи. Я осторожно достаю звезду. Когда я был совсем маленьким, мне казалось, что она и есть настоящее сокровище, и рано или поздно её похитят пираты. Я залезаю на верхнюю ступеньку лесенки и, совершив немыслимое телодвижение, насаживаю звезду на самый верх ёлки. Дерево слегка вздрагивает и немного нервно шуршит, словно просыпается. Постояв на лесенке, я спускаюсь. Любопытные снежинки прилипают к оконному стеклу — похоже, передают приветы Звезде от сестёр.