Случайному гостю

— То только начало, — резюмировала бабушка. — Нет ничего дивного — они плевали на гостии и били алтари — вот теперь пусть не удивляются…

— А в Ливане… — продолжаю я, рассматривая бабушкины густые седые кудри.

— Кедр великий… — говорит бабушка, — сейчас ты свалишь на меня те сходы, и весело не будет.

— Давайте я её заговорю, — миролюбиво предлагаю я. — Это легко… смотрите…

Я достаю из кармана верёвочку и вяжу на ней узелки.

— Это вот, лесенка. Чудесенка, — говорю я, нежнее чем хотелось бы. — Ух ты! Прямо само собой!

— Лесик, — строго начинает бабушка, — на Бога…

Я скоренько завязываю на нитке шесть узлов.

— Уна, мерсе, дуас, рес, градус, фурса, — шепчу я имена каждого, они должны укрепить лесенку или же стать ею. Тут как пойдет. — Эдерез, — добавляю я. — На последний узел, седьмой. Должно было быть «аменес», однако не сказалось. Слово не стало делом.

Мы, те которые с Даром, иногда получаем не совсем то, о чём просили. Я считаю, что связано это с общей неразборчивостью, бабушка же, как всегда оскорбительно резка.

— Ты просто бубнишь, — говорит она и улыбается. — Бубнишь и думаешь не о том. Вот тебе и вьюн на сходах, шарлатант.

Лестница вздрогнула и явно собралась куда-то уйти, да застыла, моментально оплетённая чем-то чёрным. Я поёрзал — лесенка не шелохнулась.

— Вот! — радостно сказал я. — Получилось!

Что-то чёрное оказалось бывшей верёвочкой с семью узлами — надо сказать, она выросла до размеров лианы почти моментально. Мы, те что с Даром, всегда в достижении — иногда не совсем того, о чём прошено…

Верёвочная лиана, мощно оплетшая лесенку, затрепетала. Бабушка отпила длинный глоток из своей реторточки-термоса. Вакса явно прошипела слово «шасси», возможно она хотела сказать «счастье», но немного ошиблась.

Бывшая верёвочка вздулась бутонами, затем напряглась и исторгла десятки маленьких вилочек, со стрекозиным жужжанием те полетели вниз, на пол. Призывая гостей, как и положено упавшим столовым приборам.

Если ложка-вилка, хуже того нож — упали на пол — мы обязательно должны постучать ими, чтобы незваные гости не пришли.

Вакса издала тявкающий звук и поймала ближайшую вилочку. Раздался хруст…

Я сижу на лесенке в ожидании расправы, я распускаю верёвочную лиану — нить за нитью. Надо сказать заклятие создания наоборот, буква в букву, семь раз по семь, над каждой седьмой частью созданного — тогда слова утратят силу.

— Не надо мне гостей незваных, — недобро бурчит бабушка, вылавливая крошечные вилочки и обстукивая ими стены. Вилочки шипят и тают у неё в руках.

— Споткнулись, да? — интересуюсь я. — У вас день рождения чётный? Тогда лучше спотыкнуться на левую — оно к удачке. Вон она, вон там — левее гляньте, смотрите, в кухню ползёт. Сразу постучите. По дереву стучите… Чего вы не стучите?

— Тераз стукну уже, — отзывается бабушка. — Тылко доберусь, дай час.

— Все ошибаются, — радостно сообщаю я, наблюдая гибель последних вилочек. — Зато видите как приросло? И чего так шуметь? Хоть пройдите под ней и увидите, — вещаю я с шестой ступеньки, дергая дверцы антресоли. — Надёжно абсолютно…

Бабушка замирает буквально с открытым ртом и чуть не роняет свой термос. Затем она стремительно розовеет, поддёргивает рукава чуть не по локоть и кашляет в кулак. Вакса, пискляво мяукнув, ретируется в спасительную тень ванной, а я присаживаюсь на площадку лесенки и жалею, что ключик от антресолей у бабушки и спастись мне не удастся.

«Жил мальчик Лесик. Он был болезнен, страждал и труждался…» — думаю я.

Внизу бабушка взяла себя в руки, откашлялась и уподобилась оперной приме в гневе.

— Абсолютно? — спросила она и выдохнула. — Значит — пройти под сходами[105]? В Вигилию? И путь насыпать маком? Албо так — наступить на хлеб?

— Нет-нет, — угодливо бормочу я. — Какой там мак… Вы о чем? Передайте лучше ключик.

— Лучше спускайся, — ласково обещает бабушка. — Дам тебе копняка[106]…

— А вот это лишнее, — гордо отказываюсь я, поджимая на всякий случай ноги.

— Ну что ты! Добрый копняк — верный лекарь…

— Это от какой болезни?

— От звыклого глупства, — начинает бабушка грозно. — «Пройдите под сходами… Обойдите Катедру на заход… Розсыпьте соль…» Шлях штубака[107] реальный.

— Куда насыпать соль? — уточняю я.

— Тебе на хвуст, жебы вправить мыший ум, — продолжает бабушка.

— Можно подумать, — окончательно оскорбляюсь на «штубака» и «мыший ум».

— Как бы хотела того, — с ноткой надежды в голосе говорит она.

— Столько претензий, — огрызаюсь я.

— Тебе лишь бы спорить, — подводит итог бабушка, проводя руками по волосам. — Давай коробки…

— А ключ? — спрашиваю я.

— Ключ, ключ, ключ, — произнесла бабушка, щурясь на связку. — Все ищут, да не все знаходят. На…

И она протянула мне тёмный ключик, похожий на мебельный.

В высоких, краснокирпичных, от этого похожих на чрево кита антресолях нет никакой магии, в них всегда пахнет пылью, немного лавандой и розмарином, и если тихонько посидеть некоторое время, можно услышать… голоса Вороновских, и не только их — в антресолях проходит старая труба, некогда служившая дымоходом самой старой части дома.