Случайному гостю

— Кто бросил на пол штопор? Вы тут что-то вскрывали ночью? Холодильник или полы? Хожу, как по подорванной улице…

Бабушка подходит ближе, рассматривает скрученный спиралькой предмет.

— То не штопор, — говорит она. Я сажусь на тахту и массирую ногу. — То карниза…

— Карниз? — удивляюсь я.

— Ага, он. Тот, что был у цю… в кладовке, — отвечает бабушка и поднимает кусочек металла с пола. — Полюбуйся, что ты с ним утворил. Нет, ты посмотри, посмотри, какой он стал. А я его любила. Купили ещё за старые деньги.

— Неужели за сестерции? — мстительно интересуюсь я. Бабушка смотрит на меня, выныривая из воспоминаний, улыбается.

— Нет, за кроны, — она вздыхает. — Правда, он не подошёл.

— Не все, кого любишь, подходят, — бурчу я. — А чего ж он такой маленький… и гнутый?

— Так ведь ты ему и пожелал, — с ленцой в голосе замечает бабушка. — Вот вспомни, вспомни — что ты прогарчал, тогда?

— Чтоб покорёжило… кажется, — озадаченно говорю я.

— Так отож, — поднимаясь, говорит бабушка и сует мне в руки «штопор».

— Блаватку на згадку. Заховай до албуму.

— Такого не держу, — быстро сообщаю я.

— Но и напрасно, — произносит бабушка, изучающая внутренний мир буфета, звякая при этом банками. — Там скрывается сокровенное…

— Имеете в виду буфет? — торжествующе спрашиваю я.

— А то как же, — говорит бабушка, поворачиваясь ко мне. — Смотри, что может быть сокровенней в наш час, чем кава в зернах?

— Конфеты в коробках, — говорю я авторитетно. Я знаю, про что пою, недавно виденная мною свалка в магазине «Золотой ключик» за конфеты в коробке с невинным названием «Пляшечки»[101] живо напомнила мне мультик про Непрядву. Честное слово — рядом с «Ключиком» Куликовское поле казалось скучной толкотнёй в пивбаре.

— А то да, то да, — говорит бабушка и захлопывает буфет, в руках у нее листок в линейку и маленький красный термос. — Ну, нам есть чем заняться… Я наметила спис манюню.

— Где вы только берёте эти слова? — бурчу я, работа меня отпугивает.

— Складаю буквы, — отвечает бабушка. — Смотри, Лесик — леництво, то сон для разума.

— Мне снятся красивые сны, — отвечаю я.

— Да? — и бабушка снимает очки. — Особливо последнее время, согласен?

— Давайте свой список, — соглашательски говорю я.

— Такое! — победоносно замечает бабушка и протягивает мне листик в бледную линейку.

Твердой бабушкиной рукой написано: «Ёлка. Стол. Венок». Бабушка пишет ровным почерком, буквы склоняются влево.

— Я так понимаю — ёлочка скончалась? — осведомляюсь я.

— То подростковое, — заявляет бабушка, массирующая коленку. — Дзерзость и дзикость. Звыклое глупство. Юш[102] нет наук старших — латыны, филозофии… Вас уже не учат искусству диспута.

— В конце диспутов частенько дрались, — вспоминаю я.

— Ну и где то было? — с ноткой интереса спрашивает бабушка, по-прежнему трущая коленку.

— В Ирландии, при королях, — мечтательно говорю я. — Там был ещё такой Тёмный Патрик.

— Вот я помню, был Святой Патрик, — раздумчиво говорит бабушка и кладёт очки в карман фартука. — Он выгонял с того острова змей.

— И что, именно тогда, бабушка, вам пришлось оставить зелёные долины Эйре? — спрашиваю я, давясь от смеха. — Должны помнить; был там такой большой ящик…

— Не для вшистских скрипка грае[103], — заявляет бабушка и, поддёргивая рукава, встает. — Ходи уже к антресоле, мой блазень, достанем забавок.

Что можно написать о ёлочных игрушках? Их жизнь подобна человеческой — тебя пытаются сохранить, в вате или бумаге, затем достают, под восхищенное цоканье цепляют за голову, ко всеобщему восторгу, на довольно непродолжительное время, а дальше, дальше все зависит от ловкости рук — одно чужое неосторожное движение — «Аххх!!!» — горсть осколков и рассказы: «Вот помню, был у нас такой… такое замечательное… стеклянный шарик… нет домик… ну помните — на толстой фиолетовой нитке, зелёное… немного… такое, с красным носом… как слон…. с торбой. Чего вы смеётесь?»

Люди всегда радуются и немного грустят, видя ёлочные игрушки. Гораздо сложнее представить, что думают ёлочные игрушки, завидя людей.

Некогда Мартин Лютер, в ещё не разорённой Великой войной за веру Германии, украсил елку дюжиной свечей, что соответствовало количеству месяцев в году и служило символом жертвы Христа, звездой — знаком Вифлеемской звезды, указавшей путь к месту, где родился Спаситель, и яблоками… плодами Аваллона и Райского Сада.