Случайные люди (СИ)

На третий день мы набрели на трупы. Деревья расступились, открыли пологий холм, а на склонах тут и там лежали в траве мертвые тела. Были это и нормальные люди, и странные, вроде тех, что мы видели на дороге, все вперемежку. Сэр Овэйн тут же снял с одного шлем, примерил. Принялся ворочать один за другим, сдирать кольчуги, прикладывать на себя. Дама ходила, перешагивала, подбирая юбки, поддевала забрала концом ножен, рассматривала лица и гербы на плащах и туниках. Девушка Паула собирала одежду и стаскивала в одно место охапками. Я стояла на вершине холма и слушала, как тихо вокруг, только шелест листвы и тонкий звон, словно это солнечный свет звенит золотисто о блестящие латы. Тихо… ни воронья, ни мух.

Ни запаха. Я наклонилась над ближайшим телом. Словно только что умер… в плече застрял топорик, кровь залила накидку, лицо застыло в гримасе — но лицо все еще человечье, не восковое, как у родных в зале прощания крематория. Я коснулась щеки паренька. Холодный. Молодой, старшеклассник старшеклассником, а уже вот что, ползучая трава обвила руки и шею, забралась в рану. Я взялась за тонкие стебли, оборвала.

Дама позвала звонко, и я встала. Выдернула из плеча мальчишки топорик, махнула для пробы. Факелом много черепов не наломаешь и ног не наотрубаешь, а топорик хорошо лежит в руке и не такой и тяжелый, похожий на туристический. Видно, воинам и самим не нравится махать пудовыми дрынами. Девушка Паула дала мне мешок, показала подержать, а сама стала складывать туда тряпье. Я поморщилась: все в крови, и мешок тоже. Обобрали этих мальчишек… Все в крови, а кровью не пахло, только летним лесом, травой под солнцем и железом. Я помотала головой и решила пока об этом не думать. Об уродцах, которые продолжали копошиться после того, как им снесли голову, не думаю же. И сейчас не буду. Здоровее останусь.

Девушка Паула завязала мешок и дала мне широкие штаны и перчатки. Перчатки оказались чуть великоваты, но терпимо, а штаны я не стала мерить до того, как постираю. Сэр Овэйн разул мертвеца, сел ему на грудь и принялся натягивать сапоги. Что-то ему не понравилось, он надел свои обратно и пошел на другой склон холма.

Дама снова крикнула, подняла за угол белое с красным полотнище. Я подошла ближе, разглядела, что красное — это не кровь, а рисунок, кабан с бивнями, как у мамонта. Дама скомкала полотнище, бросила туда, где трупы в латах лежали особенно густо, ткнула пальцем повелительно. Девушка Паула бросила мешок, достала из кошеля на поясе огниво, и скоро пламя поползло по полотну, сначала неуверенно, потом с ревом принялось пожирать ткань. Дама стояла, опершись на меч, и улыбалась. Я раньше не видела, как она улыбается, и теперь не жалела: меня продрал по спине мороз. Она стояла неподвижно до самого того момента, когда от ткани остался только черный прах. Плюнула в него, развернулась и пошла вниз по склону. Девушка Паула принялась затаптывать занявшуюся траву. Сэр Овэйн как встал спиною к огню, так и стоял с сапогом в руке, словно ему не было позволено смотреть на пламя.

Я покачала головой, помогла Пауле затоптать искры.

Мы успели уйти далеко от холма, когда спустилась ночь. Я лежала на боку, сжимая рукоять топорика, когда услышала, что кто-то встал и ходит. Приподнялась, успела заметить, как дама, держа на плечах плащ, которым укрывалась, скрылась за кустами. Я долго ждала ее назад, а потом встала и пошла следом. Остановилась, когда услышала вой. Отступила от кустов, прислонилась к дереву. Я узнала эти звуки.

Дама плакала долго, сначала захлебывалась, хватала воздух малыми глотками, а потом заскулила тоскливо, на одной ноте. Я хотела уйти, но меня словно пришпилило к месту. И не обойти куст, не положить на плечо утешающую ладонь — и не оставить. Потому что я не знаю, есть ли утешение тому, о чем она рыдает — и потому что нельзя, чтобы вот так плакали совсем одни. Пусть хоть кто-то будет рядом, даже если он прячется в темноте и шмыгнет на свое место прежде, чем стихнут всхлипы.

Я лежала без сна, гладила топорик, а перед глазами почему-то все стоял тот мальчишка-старшеклассник.

Штаны оказались мне коротки, и под платьем смотрелись на манер панталон, только без кружев и ленточек. Я выстирала их два раза, носила день, и весь день мне казалось, что от них тянет железом. Лес редел, мы то и дело выбирались на открытое место, обходили ямы, на дне которых блестела вода. Ям было много, земля перед нами лежала, словно изъеденная оспой. Где-то вода была черная, глубоко на дне, где-то — синяя от отраженного неба, высокая, где-то ее затянула ряска. В одной из ям росли ярко-желтые кувшинки, большие, с мой кулак. Красивые, как фонарики. Я присела на краю, потянулась за одной, но сэр Овэйн тут же оказался рядом, схватил за руку, вздернул на ноги. Я вырвала запястье из пальцев, потерла. Он что-то буркнул и пошел нагонять остальных, а я за ним, шепча в спину, что мог бы и поосторожнее. Больше я рвать растения не пыталась, в самом деле, глупо, откуда я знаю, что они не ядовитые? Я и в нашем-то лесу не отличу безопасную траву от вредной, не то, что здесь.