Случайные люди (СИ)

Дама ехала первой, остановила коня, когда ему под копыта лег ручеек. Вода текла мутная, дна было не видно. Сэр Овэйн оттер Паулу в сторону, снял сапоги и закатал штаны, взял коня под уздцы и повел в воду. И сам он был чем-то похож на коня, а точнее, конь на него, переставлял копыта осторожно, напряженно прядал ушами, и морда была сосредоточенная. Как у самого сэра Овэйна. Что они так боятся, это же просто ручей… провалиться, что ли? Дама держалась за луку обеими руками, застыла прямая, как свеча на именинном торте. Я скинула ботинки, а потом и штаны: свалятся, намокнут все, суши потом. Завернула подол совсем потерявшего вид платья. Подтянула лямку мешка, который мне выдали, чтобы несла часть общих пожитков, которыми мы обрастали, обирая трупы. Трупов встречалось много, особенно когда лес становился реже. Вот как сейчас. Я помотала головой, стараясь не накаркать даже мыслями, попрыгала, проверяя, удобно ли лег за спину груз. Подняла ботинки, ступила в воду. Сэр Овэйн обернулся, рявкнул на меня, ткнул пальцем в берег. Да что ж ты нервный-то такой, подумала я.

Они с дамой выбрались из ручья благополучно, везде было мелко, дно у меня под ступней оказалось песчаное. Сэр Овэйн бросил сапоги, перебежал ручей, вздымая брызги, подхватил одной рукой пожитки, второй — девушку Паулу, закинул ее на плечо и поспешил назад. Паула ойкнула, уронила башмак. Сэр Овэйн не обратил внимания, я вздохнула, вернулась, подобрала. Что, босиком ходить прикажете? Сам-то бережет свои сапожищи, и еще пару с кого-то снял. Конечно, им уже не нужна ни обувь, и плащи не нужны и штаны эти проклятые… тем, кто остался на холме. Но все равно противно. Может быть, потому мне и чудится запах с ткани…

Задумавшись, я перешла ручей, вылезла на траву, походила по ней, обсушивая ступни. Дама тронула коня, направила вдоль ручья. Ямы попадались и по эту сторону, маленькие и большие, как пруды-недоростки. Я пыталась разглядеть, плавает ли там рыба. Сэр Овэйн то и дело на меня оглядывался и покрикивал. Как будто самому не нравится жареная рыба на ужин или ушица. Я облизнулась. Мы шли весь день, становилось уже прохладно, вечер спускался, вода в ручье и ямках становилась все темнее, а мы все шли и шли. Наконец, дама остановила коня и спешилась, девушка Паула тут же принялась расседлывать, я сложила вещи под местную березу, подхватила топорик и привычно пошла подбирать хворост и рубить ветки посуше. За водой отправился сэр Овэйн, и пошел не до ближайшего водоема, хотя он был в двух шагах, а потащился куда-то в сторону деревьев на краю прогалины. Вот не жалко человеку себя, подумала я. Наступила ногой на ветку, разрубила пополам, сложила. Топорик я протерла вонючей жидкостью из бесконечной бутылки, и теперь он пах ею, а не тем, в чем был по самую рукоять, когда я его достала. Может, и штаны постирать в этом составе?

Но потом отказалась от этой мысли, и после скудного ужина решила поступить традиционно и постирать в воде. Подождала, пока спутники вымоются, чтобы не портить им воду. Купаться они уходили тоже за деревья, и я пошла туда же, чтобы сэр Овэйн на меня не рявкал и не бросал грозных взглядов. Место я нашла легко: на кусте рядом сушилось исподнее. Я присела, с подозрением тронула воду пальцами. То ли свет такой, то ли она в самом деле грязная… то ли спутники подняли муть. Я огляделась, прошла дальше между деревьями, которые были похожи на березы белой корой, стояли, как колонны греческого храма, светились, и обходить их было легко, и место я нашла быстро: прозрачный ключ, мелкие малиновые цветки по берегу, и макает в воду длинные ветви какое-то изящное дерево.

Я сначала умылась, а потом уже замочила штаны, принялась тереть. Шелковая вода шла рябью, я на секунду замерла, и она быстро разгладилась. Я оглядела свое отражение, стерла пятно сажи со щеки. Пригладила волосы мокрой ладонью, но они все равно торчали. Да, не красит меня таскаться по диким местам. Даму вот почему-то красит. Вода пошла рябью, показала перекошенное лицо мальчишки, склеенные кровью волосы липли ко лбу и шлему, глаза смотрели в небо, словно ему все еще было больно. Я с силой моргнула, потерла глаза кулаком, снова принялась комкать мокрую ткань. Наутро по даме не было ничего видно, я бы никогда не догадалась, что она плакала так долго и безнадежно, если бы не слышала. Она ходила по тому холму — словно кого-то искала. Неужели нашла? Она не остановилась ни над кем, ничью руку не держала и никого не целовала в холодный лоб, как целуют мертвых, прощаясь. Не подобрала вещей, только знамя, чтобы сжечь. Я усмехнулась. Хорошо выглядит, да, но не завидовать же ей теперь. Завидовать — дело зряшное, никогда ведь не знаешь, что за ад происходит у человека на самом деле, что у него творится внутри и через что продирается в жизни.