С гобелена на меня глядела святая Расмина. Я дернула головой. Королева поднимала руку с платком ко рту и снова роняла вдоль юбок. Девочка вернулась домой. Из девочек никогда не получается точно то, что они про себя намечтали, когда росли. Но часто они примеряют на себя сказки и носят потом, как свои. И отпечатки предметов носят, людей из детства и случайные их слова, отпечаток детской спаленки и мысли, которые облепляют там все стены сплошь.
— Я пойду, — сказала я тихо.
Королева шатко, как по палубе, добралась до кресла, взялась за спинку, как за перила балкона на двенадцатом этаже.
— Благодарю вас за преданность, дитя мое. Вы молоды, судьба часто милостива к молодости…
Преданность, да. Знала бы она, что это я ковырнула злой узор и лишила ее всего, чего она так жаждала: отмщения и огня, которым, может быть, успокоилась бы душа.
Не этим она должна успокаиваться. И да, это я решаю. Потому что этот мир пытался уничтожить и меня. Я заработала право. И не жалею.
Не жалею. Не жалею. Наплевать. Я сделала все правильно. Я все исправлю. Пусть бы правда помогли хоть Четверо, хоть любые боги любых местных народов.
— И лучше не возвращайтесь, — сказала королева скрипуче. Я замерла на пороге. Вот, значит, как… догадалась? Не может быть, догадалась бы — голова б моя скатилась с плахи быстрее, чем я сказала бы: "Ой, как неудобно получилось".
— Идите за своим и не оглядывайтесь. Ни на кого и ни на что. И без вас самих найдется, кому препятствовать вашему пути.
Я прошагала по ковру, обогнула кресло, зажала трофей под мышкой, взяла лицо королевы в ладони и поцеловала усталый рот. Это любовное зелье, в конце концов. Отступила, поклонилась, как не кланялась раньше.
Ее Величество королева Рихенза встряхнула рукой, на запястье из-под рукава прыгнул браслет. На вид — дешевле, чем положено носить монархине, тусклые камешки на нитке.
— У вас на родине беспечная знать, дитя мое, если вы не знаете про камень виверны. — Я виновато развела руками. Королева покрутила браслет на запястье. — Я советуют вам носить его тоже, необходимый защитник в коварные времена. На случай, если вас захотят отравить или опоить.
Я почувствовала, что краснею.
— Т-так значит…
Королева опустила ресницы.
— Идите же.
— Это… это был не яд, это было зелье…гкхм. Л-любовное.
Королева склонила голову, лицо подсветила усмешка. Я поймала лезшие с языка оправдания, проглотила и быстро вымелась за дверь. Сердце прыгало, я отдувалась, словно пробежала стометровку. Дура я, дура, королям тут на каждом шагу подмешивают в вино всякую гадость гораздо более хитрые люди, чем я, с чего я взяла, что у меня пройдет?
Я тронула губы, покраснела еще пуще. Прибавила шагу.
Замковая стража не спала, копошилась в темном дворе, я на всякий случай не стала шуметь, проскользнула тихо, как могла.
Ове пришлось разбудить. Он спал тут же, за шкафом с затейливыми медными приборами. Я потрясла его за плечо, сунула под нос написанную королевой бумагу, извинилась и, цепляя убранство вещмешком, удалилась в основную приемную к столам, а Ове за шкафом принялся шуршать, греметь и что-то ронять, и скоро явился, одетый в черное свое с вышивкой, с бешеным, как у любого разбуженного среди ночи, лицом.
— Надумали, леди? — спросил он, пряча ладони под мышки. Кресла и стулья снова были завалены книгами, сесть было некуда, и я осталась стоять. — Вам удалось договориться со своим духом?
— Да. Но не в этом дело. Вам ведь не понадобится дух, чтобы отправить меня в Лес?
Ове пялился на меня несколько секунд, потом вспомнил, видимо, что это неприлично, опустил голову, показал лысеющую макушку.
— Недостойный слуга снова разочарует вас, леди. Нельзя попасть в Лес Тонкими тропами. Он не любит чар.
Я огляделась в поисках, что тут можно безопасно пнуть и не вызвать магического взрыва. Сжала зубы. Да что же это такое.
— Н-но возможно подойти к самой его границе! — сказал Ове быстро, проскользнул, зацепившись за мебель ногой, к пюпитру, грохнул на него книгу. — Оттуда леди и ее отряд смогут идти пешими или конными, и…
— Хорошо, хорошо, — сказала я быстро. — Делайте. Отправьте меня к самой ближней к старому дворцу точке.
Маг прекратил листать.
— Позволит ли леди недостойному своему слуге напомнить ей, что те места опасны и кишат слугами Эбрара?
Черт. О них-то я и забыла. Черт. Дьявольщина и двадцать две ложки дерьма.
Я облизнула сухие губы, успокоила дыхание.
— Так ли и кишат? Что им там делать теперь? К тому же, Лес их не любит, — проговорила я, поймала себя на том, что оправдываюсь, решила больше так не делать. Ему-то какая разница? Что хочу, то и делаю, его забота — исполнить, вон, у меня даже документ есть.
Ове залистал интенсивнее. Я снова поискала, где сесть, не нашла, перемялась с ноги на ногу в красивых неудобных туфлях. Ботинки лежали в мешке и ждали своего часа. А вот останки моего бархатного платья заботливые девицы мне так и не отдали.
— Понимает ли леди…
— Понимает. Ове, пожалуйста, поскорее.