Случайные люди (СИ)

Королева пила, у нее раскраснелись края ушей, и вокруг шрама на лбу кожа розовела, словно она ее усиленно чесала. Яду бы вам туда, подумала я, а не зелья. За Поллу, Мастера и за все хорошее. За то, что, не мешай вам никто, вы бы прошлись огнем и мечом по целой нации. Ну и что, что весь мир тут такой, и любой правитель только и ищет, чтобы учинить подобное веселье. Все равно не одобряю.

Впрочем, травить тоже не одобряю, думала я, отпив. Вино было другое, похожее на полусладкое. Вот и отлично, будем лучше пить его.

Королева не одобрила, когда я сама подвинула скамеечку к креслу. Дамы, сказала она, должны беречь руки.

У нее самой на ладонях мозоли от рукояти и поводьев. Я промолчала и сказала, что там, откуда я родом, дамы до определенной степени обслуживают себя сами и видят в этом проявление своей силы.

— Сила не в том, дитя мое, чтобы самой делать всю работу.

Я согласилась, слизнула пот с верхней губы. Королева пила и, кажется, не замечала. И яду, конечно, я бы ей в вино не плеснула: не люблю и не умею, и насчет Мастера я виновата больше, чем все остальные, только признаваться себе в этом не хочу, и Полла сама была согласна на все…

— Мне жаль, что вы не получили своего возмездия, — сказала я, наполовину соврав. Но только наполовину.

— Меня все убеждают, что проклятый народ постигнет участь гораздо хуже, чем я бы уготовала ему, — ответила королева Рихенза, поглядела в окно. Ночь совсем сгустилась, за мелкими стеклами было ничего не видно, даже звезд. — Нужно только ожидать. Так будет лучше для людских королевств.

— Таков долг правителей: заботиться о том, что лучше для королевства, — сказала я тоном сэра Эвина, потому что нужно иногда бросать собеседнику сахарок.

Королева поднялась слитным движением, словно не было на ней тяжелого, расшитого каменьями платья, а был спортивный костюм. Прошлась вокруг кресла, ведя по спинке ладонью. Остановилась у гобелена на стене напротив окна. В свечном свете я различала только белые руки и лица людей и, кажется, нелюдей среди зелено-бурой мешанины. Королева коснулась ткани кончиками пальцев. Рука ее была такая же бледная, словно вышитая на том же полотне.

— Я видела эти картины, когда засыпала, — проговорила она. — Видения святой Расмине, картины страшного и чудесного.

Я кивала с видом, словно знаю, кто была эта святая.

— Меня очень занимали эти видения, — говорила королева, шагая вдоль гобелена взад и вперед, — чем прочие испытания, что ниспослали ей Четверо. А ведь судьба у нее преинтересная.

Я снова слизнула пот. Сэр Эвин под зельем не говорил без спросу. Значит ли это, что не подействовало?

— Расскажите, пожалуйста, — попросила я. И что тогда делать? Плеснуть еще? В первом кувшине остается на донышке, а ведь есть еще и второй.

— Вы наверняка знаете, дитя мое, — сказала королева, подцепила ногтями нитку, но вытягивать не стала, уложила на полотно и пригладила. — Князя, супруга ее и господина не было уже в живых, сына она отдала войне с варварами, она регентствовала при внуке, пока он не подрос и не стал водить походы против орков. Расмина была набожна, и Четверо берегли ее род — до одного дня. — Королева уронила руку, с шорохом задев юбки. — Военачальники, усыпленные сладкими речами вражеских послов, объявили это последней кровью и решили замириться. Расмина просила Четверых о смирении для себя. Она была уже седа и едва могла держаться в седле. Она просила у Четверых мира своей душе, но Четверо не послали ей мира, а послали видения.

Я взяла свечку, подошла к гобелену, встала рядом с королевой. От нее пахло цветочным маслом, в камнях венца, серег и вышивки запрыгали свечные огоньки. Как отражение лампочки в елочных игрушках. Я с трудом оторвала взгляд, принялась разглядывать гобелен. На нем творилась какая-то жуть, из мешанины то ли волос, то ли корней торчали руки и ноги, а потом я поняла, что не торчали, а валялись отрубленные. И головы с раззявленными ртами.

— Что было потом? — спросила я, сухо переглотнув. Вино высушило рот и все внутри.