Случайные обстоятельства. Третье измерение

Ах, вы, оказывается, серье-озно!.. Тогда даже и не знаю... Хотя, вы должны, наверно, меня понять. Мы ведь с вами почти однолетки?..

Нет, явно не понимает... Тогда что ж? Тогда только одно остается, если не понимают... Если не хотят понять!

Слишком много вины накопилось у этого человека перед Андреем Михайловичем за один лишь сегодняшний вечер: и переживания за дочь, и ссора с женой из-за него, и черт знает какая роль, которую он, Каретников, по милости этого типа должен играть сейчас... Самому же себе противно!

Заранее взвинчивая себя, чтобы легче потом было, в случае крайней надобности, произнести пусть и грубую, но зато совершенно уничтожающую противника фразу, которая пришла на ум, Каретников представил, что этот Сергей Георгиевич, распоясавшись в своем бесстыдстве, еще, наверно, и кофе предложит. Шалишь, зло подумал Каретников, никаких светских бесед у нас с тобой не будет!

Очень хотелось курить, и потому, видимо, в общую картину их общения Каретников внес еще кроме кофе и сигареты: прошу, Андрей Михайлович...

А он на это даже и не удостоит вниманием! Он... он в ответ вытащит молча свои собственные сигареты и, намеренно не замечая движения, с которым ему собрались предложить спички, прикурит от своей зажигалки. Тем самым он снова откровенно даст понять, что решительно отстраняет возможность даже минимальных отношений между ними, раз они не связаны с тем делом, из-за которого он пришел сюда.

Нет, в самом деле: как можно не понимать, что ничего серьезного не может связывать с ним девятнадцатилетнюю девочку?! Ей-то еще простительно: блажь, каприз, да и приятно, когда тебе предложение делают — неважно бывает кто, просто заманчиво почувствовать себя совсем взрослой. Но он-то! В его возрасте... Он ведь, по сути, в отцы ей годится!..

Так и сказать, даже определеннее: «У вас, вероятно, у самого сын или дочь Женькиного возраста...»

Вдруг подумав об этом, вообще о том, что у сорокалетнего мужчины вряд ли совсем нет детей, он еще больше ожесточился против этого человека: Женьке только и не хватало, чтоб сразу и разведенный, и ребенок где-то... Но этот тип про детей, наверно, мимо ушей пропустит, а начнет разглагольствовать, что, дескать, согласитесь, Андрей Михайлович: бывает, возраст еще не... Бывает, согласится он, перебив. Бывает, но — лишь на несколько ближайших лет, уважаемый Сергей... Простите, не запомнил вашего отчества... А потом это трагикомедия, обычно.

И вот тут он, закурив, как следует затянувшись дымом, бесцеремонно и скажет ему эту грубую, уничтожающую фразу: «Мы же с вами люди взрослые, пожившие, повидавшие... Позвольте-ка чисто мужской вопрос... Что вы будете делать с моей дочерью — с вашей женой! — лет эдак через пятнадцать, двадцать?» И все!.. Нет, уже уходя, в дверях, он добавит: «Извините, но в моей некорректности есть и ваша вина. Думаю — в основном ваша».

Решительно протянув руку к кнопке звонка у дверей — единственной двери, не обитой дерматином, на которую он почему-то сразу и подумал, — Каретников приготовил выражение учтивой холодности на лице, но тут, взглянув на часы, подумал, что все-таки слишком уже позднее время даже для таких визитов, и сейчас же фраза, самая первая, которую обычно про себя люди почти всегда приготавливают, если для этого есть возможность, вдруг забылась Каретниковым. Впрочем, оно и к лучшему, успел себя успокоить Андрей Михайлович: слишком много чести было бы в таком приготовлении к встрече с человеком, которого он уже заранее не уважал.

Из-за всех этих размышлений, пока он поднимался пешком на шестой этаж, и из-за столь сложных и противоречивых чувств, которые владели им на этом пути, а потом еще и в течение нескольких особенно долгих секунд перед дверью — после того как он все же позвонил и, дожидаясь, подумал, уж не спят ли там, — Каретников не услышал шагов.

Дверь неожиданно отворилась, и он увидел перед собой невысокого худощавого мужчину в очках с массивной черной оправой.

— Андрей Михайлович?.. — произнес тот с удивлением, но приветливо и вполне спокойно. — Прошу...