Случайные обстоятельства. Третье измерение

Внизу, на пирсе, топтался в нерешительности сотрудник Марии Викторовны, утомительно вежливый и многословный человек. Этих двух качеств было вполне достаточно, чтобы Букреев сразу же невзлюбил его, но сейчас, оценив его деликатность, — не лез на лодку, пока не сошел командующий, — Букреев, проводив начальство до трапа и скомандовав «смирно», даже имя-отчество вспомнил:

— Проходите, Аркадий Васильевич. Чего мерзнуть?

Аркадий Васильевич не ожидал такого внимания от Букреева, расчувствовался, стал благодарить, доверительно пожаловался на свою начальницу, правда очень деликатно, как-то намеком, не больше; Букреев кивнул, молча согласился, что действительно нечего ей было так поздно гнать на лодку пожилого человека, сама могла прийти, если ей так уж необходимо было...

С недоумением Букреев почувствовал, что этого он бы и хотел сейчас: чтобы именно она пришла, именно она стояла перед ним и спрашивала — как Аркадий Васильевич в эту минуту — об их торпедной атаке. Только чтобы спросила она его не просто из вежливости, а потому, что ее действительно интересует это. Или пусть даже ни о чем не спрашивает... А он мог бы подождать ее, пока она на лодке возится. Если, конечно, не долго. Все равно ведь по дороге потом...

— Надолго? — спросил Букреев.

— Нет, нет, — успокоил Аркадий Васильевич:

«Тем более, — подумал Букреев. — Мог бы и подождать ее немного...»

— Только сниму показания наших приборов, — сказал Аркадий Васильевич.

— Это где?

— А в рубке акустиков.

— Там же не было никаких приборов, — удивился Букреев.

Аркадий Васильевич хитро засмеялся, меленько-меленько:

— Женское коварство, Юрий Дмитриевич. Уж если она что вбила себе в голову... Да я быстро, минут двадцать... — Аркадий Васильевич заспешил на лодку.

Вот через двадцать минут они бы с ней уже в городок шли, но она, выходит, сама этого не захотела.

А все-таки умудрилась какие-то приборы навязать его акустикам. И за этими приборами смотреть же надо было, отвлекаться, что-то регистрировать. И это, конечно, безобразие: он, командир, даже не был в известность поставлен. Взгреть бы Сартанию как следует! Так нет же — за атаку еще и поощрить придется... А она тоже хороша: вместо того чтобы партизанить за спиной у командира, могла бы и попросить, если уж так ей надо было свои приборы в акустической рубке ставить. Не зверь же он, в конце концов...

Аркадий Васильевич поднимался на лодку, и Букреев, глядя ему вслед, с неприязнью думал: «А ведь не любишь ты ее... Она-то хоть понимает это?»

Ему почему-то стало жалко Марию Викторовну, и не потому, что какой-то — уже точно несимпатичный ему теперь — Аркадий Васильевич невзлюбил ее, а вот какой же, наверно, она должна чувствовать себя здесь одинокой: днем — среди малознакомых ей людей, у которых все время о чем-то просить приходится, как об одолжении, будто ей это для себя надо, а приходит вечер — чаще всего так и сидит на лодке допоздна со своими приборами или в гостиничном номере. Тоже весело... А если еще и там, в лаборатории, с ней рядом были такие, как этот Аркадий Васильевич (ему сейчас казалось, что конечно же были, непременно были именно такие), то, значит, и на работе — тоже одна?

Уже допустив это, Букреев за это особенно и посочувствовал ей — что у себя на работе она была одинокой. Это, в его представлении, было как раз всего невыносимее, потому что уж где-где, но на своей лодке одиноким он никогда не ощущал себя, не мог просто даже и представить себе такое, и тем обиднее было за Марию Викторовну, которая этого не заслуживала.

Правда, у нее была семья, но как у Марии Викторовны с мужем сложилось — Букреев не знал. Раньше он как-то и не думал об этом, а в последние дни, незаметно для себя, старался уже избегать этих мыслей, потому что до тех пор, пока он не думал, можно было как бы и вообще не знать, что где-то есть у нее близкий ей человек, который имеет какие-то особенные права: может, например, о чем угодно спросить ее, подойти к ней, когда ему захочется, может обнять, даже и рассеянно обнять, то есть просто так, ничего не испытывая при этом, не замечая, что обнимает ее, а раз так — то и все может.

Не хотел Букреев этого знать.

На следующий день он с утра засел в своем кабинете за черновую кальку их торпедной атаки. Работалось ему хорошо, весело; приятно было прослеживать по этапам весь ход атаки, а на бумаге все это еще и приняло какой-то особенно законченный, строгий и вместе с тем даже изящный вид. Достаточно было, не вникая в подробности, лишь взглянуть опытным глазом, чтобы сразу понять: так красиво могла лечь на кальку не какая-нибудь, а правильная, точная атака.

«Надо все же как-то повнимательнее к ней, — решил Букреев. — Ну, хотя бы спросить, как дела идут... Неисправность-то она тогда помогла обнаружить. Даже спасибо ей не сказал...»

Да, поблагодаришь, а она потом еще возомнит... А может, и так уже возомнила, нужна ей твоя благодарность...