Случайные попутчики

Универсальный магазин был принят на «ура» и превознесен до небес сперва Хортонами, а потом и заказчиком, мистером Говардом Уиндемом из Нью-Рошели, который явился в фирму днем в понедельник посмотреть эскиз. Гай вознаградил себя, просидев остаток дня у себя в кабинете, покуривая и листая «Religio Medici»[24] в сафьяновом переплете, только что купленную у «Брентано» Анне ко дню рождения. Интересно, каково-то будет его следующее задание? Он проглядывал книгу, припоминая куски, что так нравились им с Питером… и не имеющий пупка,[25] однако, живет во мне… Какое варварство поручат ему теперь? Одно задание он уже выполнил. Разве этого мало? Еще один такой же универмаг ему просто не вытянуть. Это не жалость к себе, всего лишь жизнь. Он покамест жив, если ему так уж нравится винить себя за это. Он встал из-за чертежного стола, подошел к пишущей машинке и начал печатать заявление об увольнении.

Анна настояла на том, чтобы вечером они поехали отпраздновать ее день рождения. Она была счастлива, счастье переполняло ее, он почувствовал, что у него самого немного приподнимается настроение — неуверенно, как в безветренный день пытается оторваться от земли воздушный змей. Он смотрел, как она своими ловкими тонкими пальцами приглаживает волосы на висках, прихватывает их сзади широкой заколкой.

— И вот еще что, Гай, можно нам теперь отправиться в плаванье? — спросила она, когда они спустились в гостиную.

Анна по-прежнему мечтала о плаванье вдоль побережья на «Индии» — об этом их отложенном на потом медовом месяце. Гай намеревался отдать все свое время чертежным мастерским, где по его проекту рождались чертежи будущей больницы, но сейчас он не мог отказать Анне.

— Когда, по-твоему, мы сможем отплыть? Через пять дней? Через неделю?

— Может, через пять дней.

— Ох, я совсем забыла, — вздохнула Анна, — мне же придется остаться до двадцать третьего. Из Калифорнии приезжает один человек, его заинтересовал наш текстиль.

— К тому же, по-моему, на конец месяца намечена выставка мод?

— Ну, с этим Лилиан справится и одна, — улыбнулась Анна. — Как мило, что ты не забыл!

Он подождал, пока она натянет капюшон леопардовой шубки; ему доставляла удовольствие мысль о том, что на следующей неделе она заключит крупную сделку с калифорнийским дельцом. Этого она не станет поручать Лилиан. Анна отвечала за деловую часть работы магазина. Тут он впервые заметил на кофейном столике оранжевые цветы с длинными стеблями.

— А эти откуда?

— От Чарли Бруно. С просьбой простить за то, что напился до бесчувствия в пятницу, — рассмеялась она. — По-моему, довольно мило с его стороны.

Гай поглядел на цветы:

— Как они называются?

— Африканские маргаритки.

Она открыла дверь, они вышли и направились к автомобилю.

Ей было лестно получить цветы, подумал Гай. Но он также знал, что Бруно упал в ее мнении после того случая. И Гай снова подумал, как тесно они теперь связаны, он и Бруно, в глазах тех, кто был на новоселье. В любую минуту им может заняться полиция. И она таки им займется, предупредил он самого себя. Так почему его это так мало волнует? И в каком же он находится состоянии духа, если и сам уже не способен ответить на этот вопрос? Покорность судьбе? Самоубийство? Или всего лишь тупое оцепенение?

На протяжении нескольких пустых дней — ему пришлось задержаться в «Хортон, Хортон и Киз», чтобы начать разработку эскизов к интерьерам универмага, — он даже задавался вопросом, уж не свихнулся ли он, не одержим ли каким-то скрытым безумием. Ему припомнилось, как с неделю или около того после той пятницы его безопасность, само его существование, казалось, висели на волоске, который разом мог оборвать любой нервный срыв.

Теперь он не чувствовал ничего похожего. Однако во снах Бруно все так же проникал к нему в комнату. Просыпаясь на рассвете, он все так же видел себя в той же комнате с револьвером в руке. И все так же ощущал, что обязан, и очень скоро, как-то искупить содеянное и что никакая работа, ни жертва, которые пока что приходили ему на ум, не могут служить искуплением. В нем как бы жили два человека: один был способен творить и в процессе творчества сливаться с Богом, другой был способен убить. «Убить способен любой», — сказал тогда Бруно в поезде. Любой? Парень, что два года тому назад объяснял в Меткафе Бобби Картрайту закон кронштейна? Нет, не способен, как и тот, кто спроектировал больницу или даже универсальный магазин, кто на прошлой неделе целых полчаса обдумывал, в какой цвет покрасить металлический стул на заднем газоне. Но другой, кто только вчера, посмотрев в зеркало, встретился взглядом с убийцей, своим тайным собратом.