Случайные связи

Поздней, поздней ночью или ранним, ранним утром Саша ехала домой в такси и улыбалась. Она сжимала в руках картину. Художник ей ее подарил.

– Он так никогда не разбогатеет, – думала Саша. – Никогда. Если будет все раздавать. Нужно будет что-нибудь у него все-таки купить. Должна же я поддержать это не слишком юное дарование. Да, да! Непременно! Ему нужно хорошо питаться, ему нужны силы. Нужно, просто необходимо поддерживать этот редкий дар! Он прав, он бог секса!

Она улыбалась.

Он позвонил на следующий день, как только стемнело. Он сказал всего одно слово: «Приезжай!».

Это слово стало смыслом Сашиной жизни на несколько недель. Они почти не разговаривали. Она приезжала к нему с пакетом из супермаркета, который так и оставался валяться на пыльном полу у порога. Этим двоим было не до еды. Сначала им нужно было удовлетворить совсем другой голод. Художник нетерпеливо расстегивал Сашино пальто, небрежно швырял его на старенький стульчик и вел ее к топчану. Тот обреченно вздыхал. Слова были не нужны.

Когда торопливо был удовлетворен острый чувственный голод, они вспоминали о своих желудках и пакете из супермаркета. Саша готовила ужин. Художник сидел на топчане и что-то там рисовал. Потом они ели. Художник жевал жадно, торопливо, будто кто-то мог выхватить у него кусок изо рта. Саша им любовалась. Потом они пили чай. Художник рассказывал, как тяжко живется непризнанному гению, как измельчали вкусы нынешней публики, как недосягаема слава, как бездарные выскочки заполонили все галереи и выставочные залы, а истинные таланты прозябают в безвестности.

А потом они допивали свой чай, вставали, сыто и немного лениво вновь направлялись к топчану. И теперь уже любили друг друга неспешно. Нежно. Долго. А потом она шла на цыпочках по грязному полу в ванную. Он задумчиво курил, глядя в потолок, на котором сигаретный дым написал свои причудливые охристые узоры. А потом она уезжала. Он ни разу не предложил ей остаться. Он говорил, что привык спать один и еще не встретил ту женщину, с которой готов разделить целую ночь… Она почему-то не обижалась. В такси она всегда улыбалась.

Однажды воскресным днем, она валялась на топчане, который стал ей уже почти родным, лениво листала глянцевый журнал и краем глаза наблюдала, как художник пишет какой-то безумный натюрморт.

– А научи меня рисовать, – вдруг предложила она.

Он поднял на нее удивленные глаза:

– Зачем тебе это?

– Не знаю, – ответила она задумчиво, – хочется.

– С жиру, что ли бесишься?

– А хоть бы и так?

– Мне бы твои проблемы! Тут людям жрать нечего, а она так заелась, что с тоски рисовать надумала. А тебе никто не говорил, что это все не просто так, что тут таланты кое-какие иметь надобно? Ты что же думаешь, берешь любого бездаря с улицы, обучаешь и вот вам, пожалуйста, новый Шагал или Айвазовский какой-нибудь? А вот фигушки!

– Но попробовать-то ведь можно?

– Ты хоть когда-нибудь рисовала?

– Как все, в школе на уроках.

– А дома?

– Нет.

– И какие оценки у тебя были по рисованию?

– Пятерки. Учительница меня хвалила.

– А тебе самой нравилось рисовать?

– Нравилось, но так, не сильно. То есть, желания этим заняться вне уроков у меня не возникало.

– Значит, дорогуша, это не твое. Поищи себе другое развлечение.

– Ну, можно я хотя бы попробую. Я смотрю на тебя, восхищаюсь и понимаю, что мне недостает в жизни творчества. Этой вот одержимости, этого полета фантазии, этой увлеченности.

– Точно с жиру бесишься, – резюмировал художник. – Ну что с тобой делать, поднимай свою задницу с топчана. Вот тебе лист бумаги, карандаш, садись да рисуй себе.

– А что рисовать?

– Да вон хоть кружку на столе, хоть окно с дохлым кактусом, а я потом посмотрю, стоит с тобой возиться или нет.

Саша очень старалась. Вырисовывала малюсенькими аккуратненькими штришками несчастную кружку с отбитой ручкой. Потом осторожно наносила тени, полутени, растушевывала пальцем, ластиком осветляла блики…

С неимоверным трепетом, как маленькая девочка к любимому учителю, Саша подошла к художнику, сжимая в руках лист со своим рисунком. Он нехотя оторвался от своего холста.

– Ну, показывай, что ты там наваяла. – Саша протянула ему свой рисунок. – У-у-у-у…. Какая каляка-маляка! – он почесал затылок. На его темных волосах осталась желтая краска. Помолчал. Посмотрел на Сашу, которая застыла в ожидании приговора. – Э-э-э-э… Слушай, может, тебе фотографией от скуки заняться, – наконец, сказал он. – На кнопочку нажимаешь, раз, и картинка готова. А к живописи, у тебя способностей нет, абсолютно! Уж извини, ты полный бездарь в этом плане, – он скомкал рисок и швырнул его в урну. Не попал. Саша залилась слезами. Бросилась к двери, торопливо натянула пальто, с трудом, попадая в рукава, обмотала вокруг шеи шарф, надела сапоги и выскочила из квартиры. – Совсем сдурела баба, – пробормотал художник и обмакнул кисть в краску.