В ту ночь Саша впервые провела с художником всю ночь. Впервые она проснулась рядом с ним. Впервые увидела его утреннего: слегка помятого, сонного, ворчливого. Впервые она с ним завтракала. Жарила ему яичницу. Поила его чаем. Даже сахар размешала в его огромном бокале с отколотой ручкой.
А потом она неслась на работу в несвежем белье, с нечищеными зубами, с хаосом на голове и в голове. А, может быть, они смогут жить вместе? Или все-таки нет? Будет ли для нее привлекателен этот человек, если они будут видеться постоянно? А что она вообще испытывает к этому человеку? Можно ли это плотское наваждение считать любовью? Или это страсть? Или это просто вожделение? Что произойдет, если чары взаимного влечения рассеются? Захочется ли ей видеть этого мужчину? Или она полностью утратит к нему интерес? А он к ней?
Их молчаливые свидания продолжились. Только происходили они реже – Саше приходилось разрываться между двумя своими страстями: художником и фотографией.
Однажды она принесла ему свои работы.
Она разложила перед ним на грязноватом полу ворох ярких фотографий. Были среди них две, которыми она особенно гордилась. Тонкий, обреченный силуэт девушки на фоне серой холодной реки. Маленькая голубоглазая девочка в огромном венке из кленовых листьев. Художник смотрел на фотографии отчужденно. Ни одна работа не привлекла его внимания. Ни одну не взял он в руки. Ни одну не рассмотрел хорошенечко. Потер ладонью подбородок и произнес как-то равнодушно:
– Молодец, научилась на кнопочку нажимать. Пойдем лучше, я тебе свою новую картину покажу. Сегодня закончил. Великолепно получилось, по-моему. Все-таки, я гений!
Саше хотелось выть. Но она решила не обижаться на этого человека, который, то ли считал, что гений на всем белом свете только один – он сам, то ли ему было вообще все равно, чем занимается его любовница. Все же обиделась. Но виду не подала. Когда они стояли перед новым полотном художника, он задумчиво начал гладить Сашу по заду, и ее снова затрясло, залихорадило. И самой ей было уже плевать на это огромное, великолепное, безусловно, гениальное полотно. И безразлично было, что рука, которая ее сейчас гладила, создала это самое полотно. И ей не было дела до того, что это очень редкая рука, способная творить красоту. Она любила эту руку только за то, что она умеет так талантливо доставлять удовольствие ей, Саше. Так стоит ли удивляться, что и обладатель этой руки ценит Сашу исключительно за способности доставлять ему наслаждение. Может быть, когда-нибудь и наступит момент, когда за Сашиным телом художник разглядит личность. А, может, и не наступит. К чему эти терзания? Его рука ласкает ее зад. Сейчас, в это мгновение только это и имеет значение. Разве нет?
И вот однажды, когда Москву поливали ледяные ноябрьские дожди, художник обнял Сашу, а тело ее не пронзил привычный трепет. Ее тело осталось равнодушным к его прикосновениям. В тот вечер Саша отдавалась художнику просто по привычке. Просто ради приличия. Просто, чтобы не обидеть мужчину, с которым делила ложе всю осень.
Страсть ушла также неожиданно, как и возникла…
На прощанье Саша купила у художника две картины. Собственно, за этим она и пришла к нему в самый первый раз. На прощанье он сказал ей, что она самая роскошная сука из всех сук, что бывали у него в мастерской. Он закрыл за ней дверь, обмакнул кисть в краску и забыл о своей осенней любовнице по имени Саша. Возможно, навсегда. Ее прикосновения тоже перестали вызывать в нем трепет.
Москва. Конец осени. Страстной бульвар. Снег
Снег валит крупными хлопьями. Несколько навязчиво прикрывает темную наготу земли. Мир утратил краски. Точнее, их осталось только две: черная и белая. Снег щедрыми мазками белит осень, превращая ее в зиму. Снег – отличный художник. Великий творец, равнодушный к славе.
Саша идет по Страстному бульвару. Шею ей оттягивает фотоаппарат. Она снимает деревья, которые снег покрывает белыми одеждами. Снимает жесткую графику решеток оград, за которыми снег создал светлый, контрастный фон. Снимает пустые скамейки, уютно прикрытые снежными попонками. Снимает следы чьих-то ног на зыбком снеге. Саша счастлива.
Она замерзла. Пальцы рук покраснели и скрючились. Саша улыбается – еще немного и руки ее станут похожи на крестьянские. Какая же путаница возникнет с определением ее социального статуса! Где бы найти такие перчатки, чтобы были тонкими-тонкими, но при этом теплыми-теплыми?
Она устала. Садится на скамейку. Достает сигарету. Закуривает. Смотрит на бульвар не через объектив фотоаппарата, а собственными глазами. Просто глазами. Это для нее уже непривычно. Как странно! Вдруг куда-то исчезают машины, столбы, электрические провода. По мостовой катят кареты и повозки. По бульвару движутся господа в суконных пальто и цилиндрах, дамы в капотах и шляпках, завязанных под подбородками огромными бантами.