Он достал из буфета два граненых мутных стакана, поставил их на стол, разлил виски.
– А закуску вы не догадались прихватить? – спросил он ворчливо.
– Нет, извините, не догадалась, – прошептала Саша.
– Вы же женщина, о таких вещах сами должны догадываться! К одинокому голодному художнику в гости идете. Неужто вы думали, что у меня есть чего пожрать?
– Извините, я как-то вообще об этом не думала, – виновато лепетала Саша.
– Ладно, черт с вами! – художник заглянул в свой огромный, неуместный в этом пространстве холодильник, – мышь повесилась, а хотя вот… – он нагнулся и извлек с нижней полки банку консервов, – вот она, родимая, сардинушка. Любите сардинки?
– Я не помню, – промямлила Саша и покраснела от мысли, что если она вдруг не выдержит и набросится на этого мужчину с поцелуями, то от нее будет пахнуть рыбой. А это не самый приятный запах на свете. Но потом догадалась, что от него тоже будет пахнуть сардинкой. Значит, все в порядке.
– Осетринками да севрюжками, небось, питаетесь? – он усмехнулся, – пардонте, мы люди простые, к деликатесам не привычные. Нам и сардинка за милую душу, – он ловко вскрыл банку. Достал из ящика две вилки. Саша хотела было возмутиться и потребовать переложить консервы в две тарелки, но передумала. Отчего-то ей показалось, что подобная просьба может обидеть художника. – Ну-с, приступим! – он поднял бокал и тут же жадно выпил.
– А за что пьем? – робко поинтересовалась Саша.
– Пьем и пьем! Нам что, повод нужен?
– Не нужен, так не нужен, – она вздохнула и сделала маленький глоток.
– Вот она, буржуазия! Даже пить толком не умеет! – художник захохотал. Он плеснул себе еще виски в стакан, закусил сардинкой. – Ну, так что? Вы готовы?
– К чему? – Саша съежилась, ей показалось, что он угадал ее истинные намерения.
– Так, женщина, вы зачем сюда пришли?
– Картины смотреть.
– Вот и идемте смотреть картины.
Она погрузилась в яркий, радостный, но и немного тревожный мир его живописи. Это был сложный мир каких-то временных и эмоциональных переплетений. Немного безумный мир. Его населяли монстры, обитающие среди райских цветов, тургеневские барышни с кружевными зонтиками, прогуливающиеся среди панельных коробок спальных районов, респектабельные господа, стоящие как памятник мечте о красивой жизни, посреди трущоб. Красавица у него непременно соседствовала с чудовищем. Великан с гномом… Его маленькие миры, ограниченные пространством холста взрывались противоречиями, фонтанировали совместимостью несовместимого.
Как же он был талантлив! Впрочем, плевать ей было сейчас на все его таланты! Какая-то непреодолимая и совершенно неподвластная ей сила распирала Сашу изнутри. Ей было трудно дышать. Ее трясло мелкой дрожью, унять которую было невозможно. Ей хотелось дотронуться до мужчины, который стоял сейчас рядом с каким-то озадаченным видом. А еще лучше повалить его на растерзанный временем топчан, сорвать с него эту его жалкую одежонку, заляпанную краской, и добраться до его тела.
А сам объект страсти был отчего-то тих. Он смотрел на Сашу с каким-то боязливым ожиданием.
– Ну как вам? – спросил он, наконец, тихо, и как показалось Саше, немного испуганно.
– Я в восторге! Мне очень понравилось! Вы хоть и грубиян, но неимоверно талантливый грубиян! Я уверена, ваши полотна когда-нибудь непременно будут висеть в Третьяковке. Давно я не испытывала такого потрясения от живописи! – воскликнула Саша. Она очень надеялась, что это прозвучало искренне. Такого потрясения она давно не испытывала от мужчины, а вовсе, не от живописи.
– Правда? – художник тут же оживился.
– Да. Это что-то невероятное!
– Вы что-нибудь выбрали?
– Я… я… я хотела бы забрать все. Но, боюсь, на все у меня не хватит денег.
И тут Саша замечает, что в художнике что-то неуловимо изменилось. С него будто спала маска ершистого подростка, готового защищаться от нападок взрослых дядей и теть, которые не понимают движений его мятущейся души, и он превращается в мужчину. В мужика. В самца.
– Ну и черт с ними, с картинами, потом что-нибудь выберешь, ты ведь не за этим сюда пришла? – говорит он хрипло и делает шаг навстречу к Саше. Она закрывает глаза и тоже делает шаг к нему навстречу. – Ты чего так трясешься? – спрашивает он, когда его руки касаются ее талии. – Неужто, это я так тебя возбуждаю. Ну, ничего себе! Обалдеть! Я бог секса!
– Заткнись! – шипит Саша и целует его в пахнущие виски и сардинами губы. Но она этого не замечает. Потому что ее губы тоже пахнут виски и сардинами…
Ветхий топчан пережил не самую спокойную ночь в своей жизни. Что за немилосердные люди такие? Он уже стар, ему уже давно на пенсию пора. Да хоть на свалку. Там и то спокойнее, наверное. Вороны, наверняка не станут на нем прыгать, как сумасшедшие, не станут его трясти и расшатывать. И стонать не будут, и охать не будут, и ахать, и сопеть, и кричать. Вороны, они просто каркают. Что за странные существа эти люди? Как им может нравиться елозить друг на друге? Что в этом может быть хорошего? Как они не понимают, что главное удовольствие в жизни – это неподвижность и покой. Чего они суетятся?..