– Что за хрень? Почему вода в душе все еще льется?
– Чтобы ты подумал, что я все еще там, и дал бы немного побыть в тишине и покое. Видимо, этого недостаточно. – Она опускает расческу и смотрит на меня в зеркало. – Я предполагала, что ты будешь прислушиваться к звукам отсюда.
Отключаю воду и встречаюсь с ней взглядом через отражение.
– Так и есть.
Она хромает к открытому дверному проему, стараясь не опираться на больную ногу.
– Ты отдал Эдисону его угощение?
Я фыркаю, изогнув бровь. Она даже хромает грациозно, покачивая бедрами так завлекательно, что это невозможно игнорировать.
– Попытался, милая. Но он не взял.
Белла улыбается, а потом не выдерживает и начинает хохотать.
– О, мне следовало догадаться. Он даже у деда не брал их.
Складываю руки на груди и наблюдаю, как она идет через всю комнату. Дойдя до двери, она оборачивается.
– Нам нужно поговорить.
Уж эти пресловутые три слова.
– Обязательно. – Я подхожу к шкафчику, открываю дверцу и достаю аптечку. – Но сперва мы подлатаем твою ногу.
Царапины на ее лице едва видны, а вот синяк под левым глазом начинает наливаться. Я до хруста сжимаю челюсти. Она могла пострадать намного сильнее. Вот что действительно бесит. Если бы я был на десять секунд быстрее, этого бы не случилось. А все потому, что я выпустил ее из поля зрения. Это не должно повториться.
Белла идет в кухню, но притормаживает в том месте, где раньше была арка, ведущая в столовую. Теперь это дверь. Она открывает ее и включает свет.
– Почему в столовой кровать?
– От столовой осталась всего половина. – Вздохнув, я иду мимо нее и ставлю аптечку на стол.
– Ты имеешь в виду… Дедушка спал здесь?
Я открываю кран над раковиной и мою руки. Молчание – ответ на ее вопрос.
– Дрейк, почему?
Вытерев руки, возвращаюсь к столу. Не об этом мы должны разговаривать. Черт, сколько боли и страданий можно вместить всего в один день?
Еще до первого сердечного приступа Джон здорово сдал. Вероятно, из-за проблем с сердцем.
Открываю перевязочный набор и озвучиваю лучший ответ, который только могу предложить:
– Тут ванная ближе. Все полегче. И по лестнице подниматься не надо.
Ее голос падает до шепота:
– Давно? Сколько он спал здесь? Жил так? Господи, если бы я только знала…
– Около года. Может, чуть больше.
Она выключает свет и закрывает дверь. Осторожно хромает, стараясь не нагружать больную ногу, идет к столу и садится.
– Так вот настоящая причина, из-за которой кухня и половина комнат в этом доме были переоборудованы. – Она закрывает глаза, качая головой. – Почему он не сказал мне?
– Кухню переоборудовали для тебя, Белла, насчет нее ты ошиблась. Джон знал, что, если ты решишь остаться, ты заслуживаешь лучшего. – Располагаюсь напротив девушки и наклоняюсь, чтобы положить ее ногу себе на колени. – А все остальное, ну, он не хотел, чтобы ты знала. Все просто.
– Это такая… чушь! – От вспыхнувшего гнева ее глаза становятся невероятно зелеными. – Все это. Точно так же, как брак по доверенности и завещание, которое ты заставил меня подписать.
Она пытается убрать ногу с колен, пиная меня, но я лишь крепче ее держу.
– Эй, полегче. Просто держи ее прямо, чтобы я мог заклеить пластырем.
Она сверлит меня взглядом. Противостояние между нами напоминает ожидание момента выстрела у стрелков Дикого Запада. Только я не могу припомнить ни одного такого отчаянного храбреца, захватившего в плен ногу красотки. Резко сглотнув, девушка отводит взгляд и расслабляется. Не самая великая победа, но, пожалуй, запишу себе одно очко.
– Это не чушь, Белла. Ничто из этого. Ни брак по доверенности, ни завещание твоего дедушки, ни наш брачный контракт, который тоже есть в папке. В нем оговорено, что я не получу ни единого чертова цента, кроме того, что Джон оставил по своему завещанию. Я не вор, и я ничего не заставлял тебя подписывать. – Вскрыв упаковку с дезинфицирующей салфеткой, предупреждаю: – Держись. Сейчас может быть больно.
– Ты обманул меня, Дрейк. Контракт там или нет, у нас проблема. И ты задолжал мне кое-какие объяснения.
Оставляю ее слова без внимания, очищаю рану на ноге и кожу вокруг нее. Кровь мы остановили. Надеюсь, шрам будет не сильно заметный, если не тревожить повязку. Но меня не должно волновать, что ее безупречная кожа пострадала. Так же как не должен тревожить ее аромат, ее внешность, даже простые прикосновения. Я должен прекратить это! Отбросив мысли в сторону, я открываю упаковку пластыря.
– Ты бы подписала, если бы я попросил об этом?
– Ни за что. – Она смотрит на меня как на сумасшедшего и убирает с глаз мешающие пряди.
– Сиди спокойно.
Пинцетом подхватываю одну маленькую полоску и прикладываю ее.
– А знаешь, Джон предупреждал, что ты упрямая.
– Упрямая? Ха, уж кто был упрямым, так это он.
– Даже спорить не буду, особенно в отношении тебя. – Я продолжаю накладывать полоски пластыря, осторожно распределяя их и следя за тем, чтобы между ними не оставалось зазоров.