Марта не ответила сразу, заглядевшись на «Глаз Кали». Он был невелик, но явился причиной больших несчастий: за него заплатили жизнью Шарлотта и де Маньи, Яков и трое неизвестных в простых гробах; из-за него сотня людей лишилась крова накануне зимы, — и всему этому был виной камешек длиной в полпальца! Триумфально сверкая на грубой ткани кафтана, на рядах волос с проседью, он казался ей теперь не прекрасным, отвратительным, воплощением дьявольских сил, не вполне растраченных в прошлом. В нем явно крылись не только былые, но и будущие злодейства. Во все времена он будет притягивать к себе жадность, предательство, позор, жестокость, Смерть. Внезапно она возненавидела его, как живого. Впрочем, он и был существом, живущим своей недоброй, отдельной от всех жизнью.
— Объяснись же, о чем ты? — настойчиво и нетерпеливо спрашивал Тревор. — О чем же ты, если не о стариках?
— Я думаю, — неуверенно сказала она, — я думаю о тех, кому рубин принадлежит на самом деле… О них. — Теряясь под его взглядом, она, тем не менее, указала сначала на надгробие, потом на Якова.
— Ну и ну, — протянул он.
— Они заплатили за это! — перебила она, со злостью убеждаясь, что плохо выражает то, что так хорошо понимает. — Камень — их, их по праву.
— Погоди-ка, дорогая моя, — отчеканил Тревор слово за словом, глядя на нее так, будто впервые увидел. — Ты хочешь сказать — или мне померещилось? что намерена оставить рубин здесь? Просто уйти и забыть о нем?
— А почему нет? — Она мужественно встретила его взгляд. — Что от него хорошего, кроме убийств, грабежа и неприятностей? Ведь на всех, кто владел им, он навлекал беду! — Она искренне хотела, чтобы он понял. — Тревор, разве ты не видишь? Это все равно, что выпустить убийцу, или инфекцию, или… Марта! — Слово упало, как удар топора, и она смолкла на полуслове. — Слушай меня и не перебивай. Ты имеешь хоть какое-то представление о том, сколько такая штучка стоит?
— Такое же, как и ты, — огрызнулась она.
— Как минимум двести тысяч фунтов, — продолжал он, не обращая внимания на ее реплику. — Причем без учета его исторической ценности. В долларах это будет… полмиллиона, так? Больше даже, чем полмиллиона, — он втуне ждал подтверждения своим выкладкам. — Марта, подумай. Это — безопасность, уверенность и комфорт на всю твою жизнь, пока хватит сил наслаждаться ею. Роскошь, удовольствия, возможность делать все, что угодно, и не принадлежать никому, кроме себя. Ни боссов, ни благодетелей с их идиотскими расспросами, — голос его дрогнул от ненависти. — И ты хочешь сказать, что готова отказаться от этого?
— Но это не мое, — все еще терпеливо повторяла она, — вещь, которую меня наняли искать. Поэтому я должна либо доставить ее мистеру Мак-Ивору, или оставить там, где нашла, держать язык за зубами. Другого выхода нет.
— Господи! — сорвался он. — По-моему, кто-то из нас сумасшедший. Неужто ты откажешься от такой удачи, от целого о стояния?
— Но ведь тебя это не касается! — Она повысила голос, в глубине души поражаясь тому, что делает: невероятно, она посмела восстать против Тревора! — Это мое дело. Мое и только моё! Я работала, я его искала и нашла, и тут ты входишь и командуешь, что мне с ним делать…
— Конечно, командую, и для твоего же блага. Просто необходимо, чтобы кто-то привел тебя в чувство.
— Благодарю покорно, — холодно произнесла она, но спохватилась, стоит ли так уж иронизировать над его нежданной заботой? Она все еще подчинялась инстинктивному стремлению оберегать его от всего неприятного. — Тревор, сказ она сдержанно. — Решать — мне, и я решила.
— Нет, не решила, — так же спокойно возразил он.
— Нет, решила. — Оба они, как сговорившись, старательно избегали малейшего намека на злость или раздражение. — Прости, если тебе это не по вкусу, — трудно все-таки совсем избежать сарказма, — но я не хочу собственными руками бесповоротно сгубить свою профессиональную репутацию.
Он вдруг притих, но не так, как раньше, а на глазах обратясь в незнакомца, причем враждебно настроенного. Потом почти вкрадчиво осведомился:
— Кто тебе рассказал? Она смотрела, не понимая.
— Кто рассказал тебе?
— Что рассказал? О чем?
— Ну, не надо притворяться, — мягко укорил он. — Особенно после того, что ты сейчас сказала.
— А что я сказала? — изумленно спросила она.
— Ты сказала: «я не хочу собственными руками сгубить свою профессиональную репутацию», — процитировал он, еде лав особое ударение на «я». — Это намек, не так ли, радость моя?
— Я не говорила этого. То есть я не так это сказала. Я только сказала, не хочу портить себе ре…
— Ударение, — перебил он. — «Я не хочу». Эмфаза. Я же не глухой.
— Но я не имела в виду.
— Я знаю, что ты имела в виду, — по-прежнему мягко перебил он.