Случайный турист

На машине пробираясь сквозь лабиринт темных улиц, замусоренных и разбитых, Мэйкон удивлялся, как Мюриэл не боится жить в этом южном районе. Сплошь мрачные закоулки, грязные лестницы, входные двери, исконопаченные обрывками истлевших плакатов. На зарешеченных магазинах сомнительные объявления корявыми буквами: БЕЗ ВОПРОСОВ ОБНАЛИЧИМ ЧЕКИ; ВЗЫЩЕМ ПОДОХОДНЫЙ НАЛОГ; ПЕРЕКРАСКА МАШИНЫ В ТОТ ЖЕ ДЕНЬ. Даже в этот поздний час холодного ноябрьского вечера в темных углах кучковался народ – парни, прихлебывавшие из бутылок в коричневых пакетах, немолодые женщины, бранившиеся перед входом в киношку с надписью ЗАКРЫТО.

Мэйкон свернул на Синглтон-стрит и увидел ряд домов, на которых явно решили сэкономить. Плоские крыши, заподлицо со стеной окна без подоконников. Никаких излишеств вроде выступов и лепнины, никаких щедрот. Большинство фасадов в фактурной штукатурке под камень, но дом номер шестнадцать был выкрашен в грязно-коричневый цвет. Над входом тусклая оранжевая лампочка в защитной сетке.

Мэйкон вылез из машины и взошел на крыльцо. Открыл сетчатую дверь в обшарпанной алюминиевой раме. Дверь задребезжала, истошно скрипнув петлями. Мэйкон поморщился. Достал из кармана письмо и нагнулся, чтобы подсунуть его под входную дверь. Из дома раздался голос Мюриэл:

– У меня в руках двустволка, нацеленная точно тебе в башку.

Мэйкон резко выпрямился. Сердце его заколотилось. (Голос Мюриэл даже не дрогнул, как, видимо, и дробовик.)

– Это я, – сказал Мэйкон.

– Мэйкон?

Лязгнула щеколда, дверь чуть приоткрылась. В щель виделся краешек Мюриэл в темном халате.

– Что вы здесь делаете?

Он подал ей письмо.

Мюриэл вскрыла конверт, действуя обеими руками (дробовика не было и в помине). Прочла и посмотрела на Мэйкона.

Он понял, что все сделал не так.

– В прошлом году… я потерял… понес утрату… я лишился…

Мюриэл смотрела ему в глаза.

– Я лишился сына… Он просто… пошел в закусочную, а там налет, и грабитель его застрелил. Я не могу ходить в гости! Не могу разговаривать с чужими мальчиками! Больше не зовите меня. Я не хочу вас обидеть, но это свыше моих сил, понимаете?

Мюриэл очень мягко взяла его за руку и втянула в дом; она так и не открыла дверь полностью, и Мэйкону показалось, будто он куда-то проскальзывает, просачивается. Мюриэл затворила дверь, обняла его и прижала к себе.

– Каждый день я себе говорю, что пора это изжить, – сказал Мэйкон в пространство над ее головой. – Я понимаю, от меня этого ждут. Раньше мне сочувствовали, а теперь перестали. Никто его не вспоминает. Все считают, надо жить дальше. Но, знаете, мне стало хуже. В первый год все это казалось дурным сном – по утрам я шел в его спальню и лишь у двери вспоминал, что будить некого. А на второй год это стало явью. Я больше не подхожу к его двери. Бывают дни, когда я ни разу о нем не вспомню. И эта пустота еще хуже прежней. Вы скажете, надо искать поддержку в Саре, но нет, мы только причиняем боль друг другу. По-моему, она считает, что я мог как-то предотвратить несчастье, она привыкла, что я устраиваю ее жизнь. Может, через все это открылась правда о нас – как далеки мы друг от друга. Наверное, мы и поженились потому, что были далеки. А теперь я далек от всех вообще, у меня не осталось друзей, все кажутся пошлыми, глупыми, чужими.

Через полную теней гостиную с единственной лампочкой под стеклярусным абажуром, мимо бугорчатой кушетки, где обложкой кверху лежал раскрытый журнал, Мюриэл подвела его к лестнице, и они поднялись в спальню, где стояли железная кровать и комод в оранжевом лаке.

– Погодите, – сказал Мэйкон. – Не это мне нужно.

– Просто поспите. Лягте и поспите.

Это казалось разумным.

Она сняла с него пальто и повесила в нишу за цветастой занавеской. Присела на корточки и расшнуровала ему ботинки. Он послушно их снял. Она расстегнула ему рубашку, он стоял, безвольно уронив руки. Брюки его она повесила на спинку стула. В исподнем он рухнул в кровать, она укрыла его тонким измятым одеялом, пахнущим салом.

Он слышал, как она ходит по дому, щелкает выключателями, пускает воду, что-то бормочет за стенкой. Потом она вошла в спальню и встала перед комодом. В блюдце звякнули сережки. Она была в заношенном шелковом халате вишневого цвета, в поясе перехваченном витым шнуром и неумело заштопанном на локтях. Она погасила лампу. Подошла к кровати и скользнула под одеяло. Он не удивился, когда она прижалась к нему.

– Я хочу просто поспать, – сказал он.

Но рядом был этот шелк. Прохладный и текучий. Он положил руку ей на бедро и ощутил ее двухслойность: прохлада, а под ней тепло.

– Снимите это, – сказал он.

Она покачала головой и прошептала:

– Я стесняюсь.

И тотчас, словно в опровержение своих слов, прижалась губами к его губам и обвила его собою.