Слуга Божий

Единственным моим утешением могли бы стать слова Писания: легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому в Царствие Божие.[17]

— Мы почти на месте, — известил хмуро Курнос. — Где-то здесь они все… — Замолчал на миг и закончил: — Недалеко от нас.

— Ха! — вздохнул с облегчением Первый.

Я знал: он утешается мыслью, что вскоре придется иметь дело с людьми. С конкретными персонами из плоти и крови, которых можно ткнуть мечом либо кинжалом, поломать им кости или отрубить голову. Я не хотел его разочаровывать, однако знал, что за этими стенами можем повстречать не только людей. Но — а что же делать? Если уж вступили мы на этот путь — придется идти до конца.

— Проверь, — приказал я Первому.

Первый припал к стене и раскинул руки. Казался распятым на камне. Вошел в транс, и внезапно глаза его закатились, обнажая белки. Что-то бормотал под нос, пальцы вбил в стену с такой силой, что закровили, а слюна, смешанная с кровью, сочилась из его рта. Наконец рухнул, словно груда ветоши.

— Видел, — прошептал он с трудом. — Если пробьем здесь… — Он прервался и закашлялся опять.

— Ну! — подогнал я его.

— Будем в зале, где и они… и будем в нем сверху.

У нас имелась кирка, но думать, что никто не услышит, когда станем ковырять эту старую толстую стену, было бы опрометчиво. Можно, конечно, пойти по коридору дальше, но я голову готов был дать на отсечение, что там скрывались еще какие-то неожиданности. Например, мертвые могли явиться снова. В конце концов, пока что нам сильно везло. Элия и ее товарищи наверняка двинулись коридором, что вел вниз, однако они были хранимы от зла, которое таилось в этих стенах. На нас же оно могло обрушиться в любой миг. А я ручаюсь, вы и знать бы не захотели, как выглядит нападение мертвых.

Значит, Второму следовало пробить для нас туннель — и об этом я ему сообщил.

— О, пожалуйста, — простонал он. — Только не это. Мордимер, дружище, ну пожалуйста.

О, мой Бог, на какие же чувства его пробило! «Дружище»? Нет, близнец, мы с тобой не друзья, а даже если бы и были — все равно бы отдал этот приказ. Хотя прекрасно знал, что Второй может погибнуть. Конечно, он владел некоторой силой, но ограничением для всякого, у кого есть сила, остается одна простая вещь: примени ее — и ты можешь погибнуть. По крайней мере, когда используешь ее с таким напряжением. А я велел Второму зачерпнуть из самых глубин тела и разума. Из самого ядра, сути и центра его силы.

— Начинай, — приказал я холодно.

Если Второй умрет — продолжит Первый. Он обладал меньшей силой, нежели брат, но мог справиться. А если не удастся и ему, погибнем все мы!

Я ведь не зря только что спрашивал, не собираются ли они жить вечно…

Первый сунул в рот брату кусок тряпки и обвязал ее веревкой. Мы знали, с какой жуткой болью ему придется столкнуться, и никто не хотел, чтобы крик Второго обрушил все камни в этих подземельях. Я отвернулся. Однажды уже видел, как Второй делает туннель, — и этого мне хватило на всю жизнь. Эти глаза, наполненные болью и безумием. Кровь и слизь, текущие из носа, ушей, рта… Что ж, мы, инквизиторы, привыкли видеть человеческие страдания, хотя лишь худшие из нас находят в этом грешную радость. Я пообещал, что выделю Второму большую часть из гонорара Кнаппе, чем другим. Он это заслужит. Понятное дело, если отсюда выйдет, а в этом я уверен не был.

Послышался сдавленный вой, и я понял, что Второй приступил. Кляп хорошо сдерживал крик, но в этом приглушенном горловом вое было столько страдания… даже не знаю, сталкивался ли я когда-нибудь с подобной мукой. Я не святой, не единожды видел пытки, не раз пытал и сам, но даже люди, которым мы поливали яйца горящей серой, не страдали так ужасно. К тому же я чувствовал боль близнеца, а не просто слышал ее и наблюдал. Боль засела где-то внутри моей головы, взрывалась ослепительными красками, жгла самые чувствительные зоны мозга раскаленными иголками. Я до крови закусил губу, чтобы не закричать. Не хватало только утратить контроль над собственными чувствами! О, нет! Не в этом мире, милые мои!