Слуга Божий

— Идиот, — сказал я без гнева, поскольку Золотая Ручка был уже трупом, а что толку злиться на труп? — Вы взывали к мертвым и приносили им человеческие жертвы. Богу и Инквизиториуму нет дела до жизни этой девки, дружище. Но есть им дело до ваших бессмертных душ, которые вы загубили и изваляли в грязи, — исключительно до них. До ваших душ, которые без нашей помощи отправились бы прямиком в ад! Благодари Господа, что я пришел помочь тебе!

— Как ты мне поможешь, Мордимер? — Глаза шулера были словно у обиженной собаки.

— Буду беседовать с тобою до тех пор, пока в глубине сердца не постигнешь своей вины, пока весь ты, всей душой, разумом и телом — или скорее тем, что от тела останется, — не возжелаешь искупить грехи и отречься от дьявола. И когда примиришься с Богом и людьми, предам тебя пламени, Ганс.

— А стоит ли, Мордимер? — крикнул он. — Ради нее? — ткнул в девушку на камне, над которой сопел Первый.

— Ничего-то ты не понял. Не ради нее. Ради тебя, — ответил я, покачав головой, поскольку уже знал, что наши разговоры в Хез-хезроне, в подвалах Инквизиториума, затянутся. — Но поверь мне: поймешь наверняка…

— Мы добывали золото, Мордимер. — Шулер поднял голову, и в его глазах блеснула надежда. Не мог смириться с мыслью, что действительно уже мертв. — Мы добывали золото, много золота. Хочешь? Сколько? Тысячу крон? Пять тысяч? Десять? А может, сто тысяч, Мордимер?!

— Сто тысяч? — спросил Курнос, и я увидел, как в его глазах разгорается опасный блеск.

Я готов был поспорить: он даже не представлял себе, что можно сделать со ста тысячами крон.

— Мы приносили жертвы мертвым и получали деньги, — хрипло говорил Ганс. — Раз тысячу, потом — пять тысяч, потом — еще две тысячи. Присоединяйтесь к нам, ко мне, убейте их, если хотите, я знаю все, я…

Я врезал кончиком палицы ему по зубам — так, что он опрокинулся на спину.

— Курнос, — сказал я ласково, — не глупи. За все приходится когда-то платить. Они уже платят.

Первый закончил развлекаться с мертвой девицей, и тогда внезапно появился мой Ангел-Хранитель. Не в сиянии, не со светящимся нимбом и не под триумфальный рев небесных труб. Появился в образе худого человека, одетого в серый плащ. Только вот под темным капюшоном сверкали волосы, будто сотканные из чистого сияния. А из-под плаща выглядывала изукрашенная рукоять меча. Я, не раздумывая, пал на колени и краем глаза отметил, что Курнос с близнецом поступили так же. Я не знал, что сделает мой Ангел. Мог благословить нас, но мог и убить всех одним ударом огненного острия. Впрочем, не думаю, что в этом случае он стал бы утруждать себя выхватыванием меча из ножен. Ведь тараканов мы убиваем сапогом, а не расстреливаем из пушки. Он положил мне ладонь на плечо, и я согнулся под ее тяжестью.

— Хорошая работа, Мордимер, — произнес он негромко. — Благословляю тебя, мой мальчик.

И столь же неожиданно, как появился, исчез. Я не заметил, как это произошло, и не услышал шума ангельских крыльев. Просто вокруг сделалось пусто, но одновременно отступил страх, сдавливавший мое горло до потери дыхания.

— Это бббыл… — только и выдавил из себя Первый, но я жестом заставил его замолчать.

Ангел-Хранитель заодно подлечил и Второго, и я обрадовался его доброму к нам расположению. Доброжелательный Ангел-Хранитель — такое случается не часто. Теперь, с его благословением, нам не приходилось уже бояться мертвых, жаждущих мести за то, что мы уничтожили их приспешников. Я никогда не мог понять, зачем мертвые требуют человеческих жертв. Что им это дает? Наполняет их силой или же помогает им ощутить остатки жизни, вспомнить, кем были раньше? А может, уходящая жизнь облегчает хоть на миг их вечную боль, а кровь жертв гасит адский огонь, терзающий их нутро? Ха, прекрасный вопрос для теологов, и поверьте мне: они пытались на него ответить. Вот только окажись тот теолог на моем месте — обдристал бы исподнее.

На обратном пути нам не пришлось трепетать перед темной магией, наполнявшей подземелья, но забот и так было порядком, поскольку некоторые из пленников не могли идти. Впрочем, способность ходить больше им не понадобится. На костер повезут их по городу на черных деревянных телегах, к радости толпы, которая заполонит улицы. Хез-хезрон — праведный город. Здесь можно не охранять узников, опасаясь, как бы их не отбили, скорее нужно следить, чтобы некто, ведомый неразумным порывом, не возжелал сам отмерять справедливость еретикам и негодяям.