Слуга Божий

— И где ты таких слов нахватался? Истинная мальвазия, — повторил я за ним и покачал головой. — Сходи лучше к хозяину и прикажи, пусть бегом несет ужин. Для меня — хорошо пропеченного каплуна, кашу со шкварками, луковый суп с гренками и кувшин свежего холодного пива. А близнецам пусть пришлет какую-нибудь девку, потому как надоели мне, пока ехали, этими своими жалобами. Только… Курнос, — я поднялся с табурета, — чтоб осталась живой-здоровой, помни.

— Ну, Мордимер, ясное дело, что ты?

— Ага, уж я-то вас, паразитов, знаю. Никакой умеренности в забавах… Ладно, иди…

Я уселся за столик и заглянул в протоколы. У судебного писаря явно были проблемы с каллиграфией, а может, делал эти заметки в подпитии: пергамент был исписан неровно и неразборчиво. К счастью, расшифровке таких вот каракулей меня учили. Не то чтобы это мне нравилось, но должен значит должен.

Записи были столь увлекательными, что, когда принесли ужин, я даже не оторвался от них. Правой рукой переворачивал страницы, а в левой держал каплуна (и правда, хорошо пропекли!), лениво откусывая кусочки. Луковый супчик с гренками остывал рядом. Ну да ничего, если что — принесут новый…

Наконец отодвинул бумаги, положил на поднос остатки мяса и вышел в коридор. Из-за дверей близнецов доносились сопение, оханье, смех. Я вздохнул и вошел. На кровати лежала девка в закатанной рубахе, вывалив обвисшую грудь. Первый увивался у нее меж ног (даже не стал снимать штаны, только спустил до середины бедер), Второй же сидел около ее лица и лениво постукивал по ее щекам напряженным членом. Для таких маленьких людишек близнецы обладали мощным хозяйством, но на девку, казалось, совершенно не произвели впечатления. Лежала спокойно и лишь посапывала, а когда увидела меня в дверях, подморгнула мне левым глазом. Курнос же сидел подле них на табурете и поглядывал на все с глуповатой усмешкой. Курнос любил смотреть.

— Выйдем, — кивнул ему; тот послушно встал. Закрыл за нами двери, и остались мы в коридоре.

— Вот они дают, а, Мордимер… — Курнос глуповато улыбнулся.

Так всегда. Бедный Мордимер трудится и ломает головоньку, как заработать денег, а все вокруг думают лишь о развлечении.

— Слушай, — сказал я. — Случалось когда-нибудь, чтобы в Хезе казнили чародейку, которая не признала своей вины?

Курнос может быть и не смекалист, но обладает прекрасной памятью. Может цитировать разговоры, о которых я уже и не вспомню, что те вообще были. Теперь на его лице отразилось усилие мысли. Я невольно отвел взгляд.

— Было, — сказал он радостно. — Одиннадцать лет назад судили Берту Крамп, трактирщицу. Три раза брали ее к мастеру и — ничего, Мордимер! — посмотрел на меня с гордостью.

— Неплохо, — пробормотал я.

Потому что и вправду почти никогда не случалось, чтобы грешник не раскололся при первом, максимум — втором допросе. Лишь воистину закоренелые негодяи упорствовали в ошибках даже при третьем допросе, но тот обычно и оказывался решающим. А Берта Крамп выдержала три расследования. Я всегда говорил, что женщины будут покрепче мужчин. Мужчинам достаточно показать раскаленный прут для протыкания яичек или подержать над естеством котелок с кипящей серой — и начнут петь, как по нотам. Женщину сломать не так просто. Странно, верно? Хотя у вашего нижайшего слуги на все свои методы.

— Но на нее нашли такие крючки, что сожгли и так, без признания.

— Спасибо, Курнос. Удачного развлечения.

Усмехнулся жутковато, а я вернулся к бумагам. Обвиняемая Лоретта Альциг, вдова, двадцать шесть лет, жила в доме умершего мужа, купца зерном. Виновной себя не признала. Ни в убийствах, ни в применении черной магии. И несмотря на это, ее приговорили. Что хуже, не провели даже обычного следствия. Говоря языком простых людей, ее не пытали. Почему же? Протокол был полон недоговоренностей, не были заданы простейшие вопросы, не выяснили даже, как умерли те мужчины. Ничего про них не узнал, кроме того, что свидетели называли их ухажерами. Получается, у молодой красивой вдовы было три хахаля. Зачем бы ей их убивать? Завещания? Об этом тоже ни полслова. Я покачал головой. Ох уж эти гродские суды.

* * *

Встал с рассветом. В окно светило солнце. Ветер унес куда-то тяжелые серые тучи, и, когда я открыл ставни, увидел, что рыночная площадь подсыхает. Намечался хороший сентябрьский денек. Славное время для аутодафе. Я зевнул и потянулся, аж хрустнуло в костях. Доел вчерашний холодный луковый супчик и закусил остатками каши. Пора браться за дела, бедный Мордимер, подумал. Вошел в комнату близнецов. Они лежали на кровати, переплетясь со своей девкой, словно большой трехглавый зверь. Первый выставил в сторону двери свой бледный костистый зад и как раз пукнул сквозь сон, когда я входил. Я толкнул его носком сапога (трактирщик обещал лично его начистить — и тот правда блестел, словно собачьи яйца) — Первый сразу вскочил на ноги. Видать, был еще слегка под хмельком, поскольку закачался.

— Буди Курноса и через две молитвы жду вас внизу, — сказал я сухо.