Послужной список Мамихинского эроса не исчерпывался безликими (преимущественно умозрительными) красавцами. Известно, что в свое время, уже весьма давнее, и она и Чезалес, ее ближайшая подруга и конфидент, обе влюбились в молодого психолога Павлова, арбатского христосика, воспитанного на Ремарке. Они познакомились с ним на каком-то психологическом тренинге, где Павлов – в буйных кудрях и с действительно миндалевидными глазами – выступал педагогом. Он был самовлюбленным импотентом, но в любовном кураже на это не обратили внимания. Чезалес страдала пассивно, Мамихина от отчаянья вышла замуж за павловского друга, унылого поэта и переводчика Вову Коломийца и немедленно родила ребенка на злобу Павлову, который, как и можно было предположить не будучи Мамихиной, не обратил на это внимания. Роды прошли как-то неудачно, на почве чего у нее развился рассеянный склероз – болезнь неизлечимая и даже полагавшаяся смертельной до последних времен. У Мамихиной стали отказывать ноги и временами, как думали новые знакомые, мозги. Но старожилы Тюхиной биографии утверждали, что умом болящая отроду крепка не была, хотя и дурой ее назвать было неловко, чаще ее называли “балда” или “дурында”, то есть ласковыми эвфемизмами.
Последние полгода она, прогнав мужа-игрока, коротала досуг в придумывании любовных похождений и малом бизнесе – она основала фирму, руководимую по привычной методе:
– Я не поняла, вы готовы заключить с нами контракт?
– Нет.
– Так, давайте по порядку. Так “да” или “нет”?
Вот к ней-то, к этой Мамихиной, мы и отправились вчетвером – Чезалес, Варечка, я и Даня.
Из отчета Светланы Мамихиной
Часто бывает так скучно. Сидишь и думаешь, чем бы наполнить вечер. Но броситься на поиски “смысла” – извините.
В один из таких вечеров раздается звонок в дверь. Это были друзья – Варечка, Мариша, милый друг Сенечка... “Ой, – сказала я себе, – а это что-то, возможно, интересное...” В дом позади всех вошел некий персонаж с на удивление красивым лицом и вообще – ничего. “Мамихина, – сказала я себе, – возможно, что-то будет”.
Мы все идем на кухню, усаживаемся пить чай (или что-то еще) и ведем непринужденную, легкую беседу обо всем и ни о чем (в общем, не помню я уже, о чем). Я посматриваю оценивающе на персонажа – персонаж смущенно опускает голову и краснеет. “Ого, – сказала я себе, – А это даже забавнее, чем я думала!” Принимаю “боевую стойку” (ну, в шутку пока):
– Простите, а как вас зовут?
– Даниил.
Все хором:
– Даня Стрельников!!
Персонаж неестественно смеется.
– А я Света Мамихина или просто Тюха! Будем знакомы!
Кладу руку ему на коленку и смотрю в глаза со значением. Даня пытается улыбаться непринужденно, но что-то его явно тревожит. Мариша вперивает в меня укоризненный взгляд:
– Мамихина, оставь мальчика. Выбери для охоты другую жертву.
– Ох, Мамихина, Мамихина... – говорит тут же Великолепова проникновенно.
Тут же включается Сенечка, как кажется, восторженно:
– Да уж, Мамихина, наслышаны мы про ваши подвиги, наслышаны.
(То есть, все с удовольствием поддерживают мою игру. Ура!)
– Да, я вчера познакомилась со статным “персонажем”... – рассказываю о себе какую-то байку, полуправду-полувымысел, довольно эпатирующую, с дальним прицелом. Все смеются, бросают фразки типа: “Ну, Мамихина, ты в своем репертуаре”. Даня Стрельников все ниже и ниже опускает голову, натужно смеется и нервно перебирает пальцами.
– Арсений, – говорит он, – не будете ли вы так любезны показать мне, где здесь туалет?
«Ого, – сказала я себе, – мальчик как-то проявился”, – и вслух уже произнесла:
– Пойдемте, Даня, я вас провожу.
– Ой, нет, лучше Сеня. Я вас боюсь!
«Оп-па! – сказала я себе, – Интересно – это игра, или он действительно застремался? Это мы выясним эмпирически”.
– Ну что ж, Даня, пойдите по коридору до упора и налево. Не буду я вас сопровождать. Не заблудитесь.
– Спасибо.
Даня уходит.
– Мамихина, не пугайте мальчика, – говорит Арсений приглушенным голосом, – Он еще не адаптировался. Ему неловко.
Даня возвращается. Я решаюсь на артиллеристскую атаку.
То, что я делала дальше, само по себе достаточно банально (я клала ему ноги на колени, почесывала спину, делала массаж плеч, кормила из ложечки мороженым и т.п.), но интересно не это. Персонаж – должен же он был понимать, что это игра – он даже подыгрывал, но совсем не интересно, как будто он... говорящий манекен. Слово найдено! Все стало на свои места. Манекен – это был манекен. Я-то все терялась, кого же он напоминает...
Пришло время расставаться. Я провожала друзей до лифта, мы весело о чем-то трепались. Они ушли, уведя с собой красавец-манекен, а я осталась одна, и на меня опять навалились скука и опустошение. Праздника не получилось.