Слуга господина доктора

Мы поговорили еще не менее получаса, то и дело возвращаясь к уже хоженым темам. Потом я положил трубку и долго не мог заснуть, ворочаясь в предвкушении новых встреч. Фомичев, Шеремет, Собакеева, ха-арошие девочки и мальчики – безликие, но такие притягательные – водили эльфические хороводы в моем угасающем сознании. У меня было время подготовиться к битве не на живот а насмерть, к веселой борьбе за покорение ВТУ им. В. Ф. Комиссаржевской, в которой я мог только победить – и никак не умереть. “Ну скорей бы, скорей...” – думал я на границе яви и сна.

Ночью снились чемоданы, зонтики, шляпы – какая-то фрейдистская мура, не связанная с актерским поприщем.

V

Я искал с кем поделиться предощущением радости. Друзья, как я уже сказал, утешали Марину, им было не до меня. В моем распоряжении была только беспринципная Ободовская, чьи отношения с Мариной последнее время заметно охладели. Мы назначили встречу в ресторане “Интуриста” – Луизочка вновь разжилась какими-то неправедными деньгами.

– Ах, Арсений, душенька, – приветствовала она меня, выставив щеку для поцелуя, – как я по вас соскучилась. Все-таки, если не видеть вас долго, начинаешь скучать.

– Друг мой, друг мой, – я поцеловал щеку с французской галантностью позапрошлого столетия, – я томился стократно большим желанием видеть вас.

– А, – сказала Ободовская, – ну-ну. Что же ваши делишки? Все пестуете сироту? Мариночка очень переживает. Верите ли, говорит всё про вас. Совершенно невозможна. Тотальная зомбификация личности.

Действительно, насколько я могу судить, Марина вошла в степень опасного психического помешательства. Всякий раз, заходя на Арбат среди дня, чтобы почерпнуть из кучи “награбленного добра”, я обнаруживал следы тайной игры ее болезненного сознания. Ты знаешь, чтобы мне улечься на ночь, необходимо множество предметов. Во-первых, нужен стакан воды, на случай, если я захочу пить. Обычно стакан пребывает нетронутым, но если его нет, я затрудняюсь уснуть. Во-вторых, у меня наследственная светобоязнь, и на лицо я всегда наверчиваю темную майку, спасаясь от первых солнечных лучей. Потом, мне нужна маленькая подушечка, паче я засну на боку и тощие коленки будут упираться одна в другую. Мне нужен крем, потому что по зиме у меня сохнут и трескаются губы. Вроде бы все. Так вот, приходя на Арбат, я обнаруживал, что в изголовье стоит нетронутый стакан с водой, на подушке лежит синяя майка, а под одеяло запрятана маленькая подушечка. Со злобным спокойствием я выливал воду, прятал подушку и майку. Меня раздражала Маринина влюбленность. Я знал, что ее тоска по мне искренна, но мне она была противна.

– Ну, а как же вы, Луизочка? Как язва вашей любви?

– Прекрасно! – Ободовская захохотала мелодическим смехом, – Илюша не расстается со мной. И знаете, что нас спасло? “Гербалайф”!

«Гербалайф” – было израильское оздоровительное средство, которого реклама в течение двух лет утомляла семитским многословием. Однако Ободовская использовала слово как эвфемизм, потому что шепотом добавила:

– Ну-ка, прикройте меня, мне пора...

Она высыпала из пузырька щепотку “гербалайфа”, разделила ее на три “дороги” и всосала в большой нос.

– Ой, – сказала она тонко, – только не чихнуть!

Я подумал сокрушиться сердцем о судьбе Ободовской, но, видя ее оптимистические глаза со зрачком в точку, не нашел в себе искренности и только сказал:

– Но ведь это может быть опасно...

– Арсений, я вас умоляю, – Луиза приложила руку к груди, – Избавьте меня от назиданий. Я готова руководствоваться вашими советами во всяком другом деле, но здесь...

– Долг дружбы...

– Платите ваши долги другим. С вами мы в расчете. К тому же Джордж... А, вы не знаете Джорджа. Он сидел на “гербалайфе” пятнадцать лет и слез за год. Конечно, это неприятно, но пока есть денежки... Только бы на работе не узнали. Так чт o ваша сиротка, она еще жива?

– Да. – я надул щеки в гордом сознании, что у меня есть содержанка, – Но ей, видать, недолго осталось.

– Я знала, что вы скоро охладеете. Думаете вернуться к Мариночке?

– Вы меня не поняли, – улыбнулся я с возрастающим самодовольством, – Но деньги, ma chaire , деньги... Нету денег... – сокрушенно закончил я, привычный клянчить у подруг.

– Нету денег – привяжите к ж...пе веник, – оживилась Ободовская.

– Я бьюсь как рыба, а она покупает мне на мои же средства черные очки.

Я достал из кармана означенный предмет и косо надел на нос.

– Ай, ай! – закричала эстетически оскорбленная Луиза, – снимите немедленно.

– Вот, видите? Я не знаю, чем мне ее кормить. Она и так худа, а последние дни совсем отощала. А что будет, когда кончится рабочий сезон?

– Дружок, не на слишком ли долгое время вы рассчитали ваш роман? Надо быть реалистом... Мне кажется, надо подготовить ее к тому, что летом она окажется на улице. Будет тепло, зацветет акация...

– Луиза, – сказал я сухо, – а я-то как раз думаю, с кем бы мне посоветоваться...

– Да, так в чем же дело?

– Вы не поняли, я говорю с иронией.

– А...

Почувствовав напряжение в разговоре, я переменил тему.

– Знаете, где я теперь работаю? В театральном училище. Мне все-таки не избежать Арбата.