Слуга господина доктора

Здесь ничего интересного не было, феномен бисексуальности я мог исследовать на материале своего отрочества, тем более, что с годами, приближающими меня к зрелости, мои эротические предпочтения окончательно оформились и подростковая бисексуальность ушла в глубокий пассив вместе с другими мрачными комплексами. Так оно и должно было быть — об этом писал Вейнингер и, вероятно, Вильгельм Флисс.

Гомосексуализм как свойство общественной психологии не интересовал меня — тут мне без Игоря наплели великие книжки и, прямо скажем, куда красноречивее. Меня интересовало как оно там бывает… Ну, у них, у тех, которые, я теперь знал, собираются возле памятника героям Плевны. То есть… ну, я не знаю… Как они там знакомятся, чт o потом…

У меня были примитивнейшие представления, как все бывает у них. Я хотел расспросить Игоря на следующий день, по пути от Робертины. При Робертине я остерегался, потому что она ошибочно зорко контролировала наши разговоры. Я раздумывал, как бы поделикатнее начать, выдерживая при этом грубовато-мужскую манеру, присущую Игорю.

— Лерка говорит, у тебя проблемы с твоим? — задал я гиперделикатный вопрос и чуть не околел от стыда. Сделать такой вопрос человеку, которого видел дай бог раз пять в жизни, который видимо не заинтересован общаться со мной! Я ждал, что он ответит мне резкостью. Он, однако, промолчал, занятый своими мыслями, а помолчав, неохотно ответил:

— Да. Подрались.

Дальше мне трудно восстановить, как я вышел на интересующие меня вопросы. Видимо, я выступал в чужой для меня манере, а оттого, поскольку слова мои были сказаны словно из-за маски, то есть были чужие, я и не могу их припомнить. Я вот вернее вспоминаю, какой день был солнечный, как снег местами вовсе стаял, а где-то лежал белый, сияющий, словно и не было никакой весны, но то была неправда — на ощупь он был твердый, спаявшися под теплом.

Мы присели покурить в ожидании автобуса на влажную лавку позади остановки. Автобус, как выяснилось, отменили, так что времени у нас было довольно. Говорить было не о чем, и Игорь с охотой принялся за рассказ о своей жизни. Говорил он, повторяю, не выражая никакой заинтересованности в собеседнике, а, видимо, просто из желания говорить. Если мы встречались взглядом, то в его серых глазах я читал совершеннейшее равнодушие к моей персоне, которое в ином случае заставило бы меня оскорбиться, но меня больше волновала тема разговора, чем рассказчик, поэтому мне легко было терпеть. Говорил он с легкостью, не подыскивая слов, что свидетельствовало о многократном проговаривании этой истории если не на людях, то, во всяком случае, в мыслях.

Он родился, если не ошибаюсь, в Омске, в семье учительницы. Мать разошлась с отцом и от безденежья отдала сына в интернат-пятидневку. Там весьма рано в обстановке тайного разврата, которая всегда сопутствует большим и бесхозным воспитательным учреждениям, он познал первые опыты однополой любви. Ничем не занятый подросток, он сделал поиск половых радостей единственным развлечением. Ну, в самом деле, а чем ему было еще занять себя? Клеить модели авиалайнеров? Так этому интернат не учил, а во-вторых, авиалайнеры сильно проигрывали рядом с комплексом радостей эротического свойства. Несколько раз Игорь был близок к провалу, связавшись с «натуралами».

— А кто такие «натуралы»? — спросил я наивно, словно уже не слышал этого словечка от Робертины.

Натуралы были люди, спавшие с женщинами и находившие в этом удовольствие. В том, что это удовольствие было искренним, Игорь сомневался. Он жил в убеждении, навеянном опытом, что чарам запретной любви подвластны все.

— Есть голубые и есть бисексуалы, — говорил он со знанием дела.

— А натуралы?

— А натуралов вообще нет.

«Возможно, он прав,» — подумал я. У меня еще не сложилось определенного мнения по этому вопросу. Однако же я пытался возражать — не с тем, чтобы отстоять свою точку зрения, сколько ради того, чтобы воодушевить его:

— Но ведь нельзя отрицать очевидное, что большая часть мужчин все-таки предпочитает женщин.

— Ага. Только на один раз любого натурала раскрутить можно. Даже тебя, — сказал он и осклабился, давая понять, что меня скорее, чем иного другого.

Я заерзал в неудовольствии.

— А если не на один раз?

— Тогда это не натурал. Тогда это «двустовлка», — ответил он, забавляясь моей любознательностью.

Игорь был ко мне насмешлив и только… О Господи, я имею в виду, что если бы он пытался соблазнить меня, у него, конечно, не вышло бы ничего, вопреки всем его теориям, но мне было оскорбительно, что я не побуждаю его к эротическим поползновениям.

Одно время мне казалось, что голубых в этом мире так мало, что они из солидарности и от недостатка партнеров совокупляются со всяким согласным. Я не знал, насколько они избирательны и привередливы (с другой же стороны, если подумать, неразборчиво похотливы).