Слуга отречения

А в небе продолжался бой, и зрелище это было нереальным и жутким одновременно. Вот одна крылатая фигура – крылья, кажется, уже раскинулись на полнеба и закрывают луну, – с размаху вонзает когти в загривок гигантской серебряной кошке, и тут же сверху на неё прыгает лис, вцепляется зубами в крыло и отбрасывает в сторону.

Крылатого относит вниз по странной изломанной дуге, кувыркает в воздухе, и лис немедленно ныряет за ним, а потом, напружинившись, прыгает; зубы смыкаются у того на горле, когти на тяжёлых лапах впиваются в живот. Второй монстр кидается к первому, мгновенно прикрывая его от атаки жёсткими крыльями и встречает лиса мощным ударом металлического клюва…

Каким-то образом даже в человеческом теле Верена продолжала слышать злобный полуптичий клёкот и далёкие яростные голоса своих друзей.

«Наш-ша…» – «Убирайс-ся…» – «Поплатишьс-ся!» – «Не уйдёшь…» – «Акеру…»

«АКЕ-Е-Р-Р-РУ!!!»

От последнего слова, почти одновременно выкрикнутого обоими крылатыми, у Верены зазвенело в ушах. И тут она увидела, как фигуры двух монстров окутывает мутной рябью, как они словно бы вплавляются одна в другую и как мгновением позже вновь распахивает красно-стальные крылья гигантская тварь с двумя птичьими головами, извивающимися на длинных змеиных шеях…

А потом всё вокруг неё погрузилось в темноту.

* * *

С высоты крошечный заброшенный островок посреди Ист Ривер казался укрытым словно бы пушистой пеной из светящихся в янтарном вечернем свете осенних листьев. Только на северном его конце в этой пене ещё можно было различить очертания широкой длинной крыши заброшенного госпиталя, а на южной тянулись в высоту две высокие кирпичные трубы бывшей котельной.

Как только Кейр окончательно освоил техники скачка и полёта, он стал нередко принимать зверя и возвращаться в родной город в одиночку. Особенно здорово было рассматривать Нью-Йорк с высоты поздними вечерами – распластанный внизу, прижатый к земле, сверкающий бесконечными водоворотами красного, жёлтого и голубого, – решётки знакомых и незнакомых улиц, потоки снующих по ним машин, людей, копошащихся внизу, частоколы исполинских подсвеченных зданий, карусели пёстрых огней. Кейр мог часами рассеянно наблюдать за потоками разноцветных дрожащих искорок на тряских панелях мостов, которые гигантскими серыми языками протягивались через Ист Ривер и Гудзон Ривер, и как музыку слушать равномерный, словно дыхание, городской гул, приглушённые кряканья полицейских сирен и автомобильные сигналы. А иногда он приземлялся на крышу какого-нибудь небоскрёба и подолгу лежал там на спине, бездумно глядя в такое близкое для него теперь небо.

Сами полёты были полны ощущений, совершенно сносящих крышу: какая-то детская радость от сбывшегося сна, когда он уже даже не летел, а то ли плыл, то ли гигантскими скачками мчался по ласковому прохладному воздуху на четырёх лапах; экстаз и эйфория, когда он вытягивался в струну и вдруг рывком нырял вниз с высоты. Звериное тело во время полётов подчинялось не движениям, а намерениям, а воля тули-па полностью отнимала человеческие страхи; ощущать в себе эту волю, токи сил, бегущих по венам, было чистейшим, необыкновенным кайфом.

Кейр ещё раз облетел островок кругом, а потом, не удержавшись от искушения, медленно опустился на край одной из труб котельной и уселся на нагретую осенним солнцем кирпичную кладку, свесив ноги и любуясь видом. В теле тули-па зрение было гораздо острее человеческого, и Кейр сперва даже прищурился против света, пытаясь прикинуть, где может находиться его дом, но так и не смог ничего различить в слепящих солнечных лучах.

Ну и… какая, к чёрту, разница.

С тех пор, как Кейр попал в эту удивительную, магическую реальность, ему ещё ни разу не захотелось вернуться домой. Даже простая мысль о том, чтобы снова в человеческом облике зайти в собственную квартиру, пропахшую пылью и многолетней безнадёгой, вызывала у него едва ли не физическое отвращение. Разве что мама… ну да, её он, может быть, когда-нибудь и навестит. Но мама всё равно всегда знала о жизни Кейра настолько мало, что не имело абсолютно никакого значения, когда именно он решит это сделать.

В целом же собственное прошлое казалось Кейру далёким, бессмысленным и совершенно ненужным.

Верховой ветер, налетающий порывами и напоенный запахами речной воды и дыханием близкого океана, приятно холодил разгорячённое тело. Прямо перед Кейром в лучах закатного солнца, прочертивших длинную золотистую дорожку по Ист Ривер, виднелись совсем крошечные отсюда иголочки бетонных громад Манхэттена и железнодорожные мосты, а слева – гораздо более близкие серенькие кубики и высокие стены главного тюремного острова города. Они тоже казались почти игрушечными с этой высоты.

– Э-ге-ге-ей! Вы, там, уроды! – заорал Кейр, повернувшись в сторону острова и сложив рупором покрытые шерстью длиннопалые ладони. – Выкусите вы, все! Вам теперь ни за что меня не достать! Никогда-а-а!!